Сибирские огни, 1959, № 3
товила все легкое и жидкое. Пил я через трубочку, которую подарила врач и которая, по ее словам, была волшебной. Как-то мама принесла ложек пять сахару. — Ого! — сказал я радостно. — Где это ты достала? — Марфа дала. Вот, говорит, отыскала на полке, возьми, подлечи сынка. — Граммофониха?! — Граммофониха, — ответила мама. — Чего дивишься-то? Я пожал плечами, не зная, что сказать... Мама поняла и вздох нула: — Эх вы, люди!.. Только с одного боку на человека-то смотрите, а с другого глянуть ума не хватает... Вам только тыквы совать... А она, может, последнее от себя отдала... Ну, ладно, тебе много еще не поло жено говорить. Я задумался. Взбалмошная Граммофониха вдруг улыбнулась мне и сказала протяжно-певуче: «Ах ты, о-ка-ян-ная ду-ша!» И в этих сло вах я не ощутил злости и гнева, но почувствовал великую доброту. Сахар лежал в тряпочке рядом, на табуретке, на которую подава лась мне еда. От сладостей мы отвыкли. Колхозный мед почти цели ком сдавался государству, а если что и получали на руки, то сберегали к морозам, на случай простуды. Вспоминая неожиданное щедрое угощение пасечника Степаныча, я нет-нет да и тянулся к сахару, добывая его из тряпочки по-кошачьи — языком. — Вот и поправляемся, Миша! — сказала с радостью мама. Оказывается за эти дни она всего несколько раз побывала на по л я х и завтра собиралась выйти на работу по-настоящему. — Я попрошу бабушку Акулову, она к тебе будет наведываться. — Мама, а почему ребятишки не приходят? — спросил я, повер нувшись на бок. Ворочался я уже свободно, боль сгладилась. — Д а они надоели: можно к Мишке, да можно к Мишке? Я их прогоняю. — Почему?.. Ты уж их пусти. Я ведь не заразный, а они подумают, что заразный.... Я соскучился. На следующий день в обед они тесной кучкой ввалились в комна ту. Стукнулось затылком о пол ружье, которое, наверное, приставили к стенке. — Чтоб тихо! А то — по уху... — грозил кому-то Петька. Наверня ка — Кольке. Ребятишки осторожно прошли ко мне в горницу и выстроились возле кровати. Получив, должно быть, от мамы строгий наказ не раз говаривать, они молчали, как пни, и только смотрели на меня боль шими, удивленными глазами. — Ну, что вы, как немые? Мама настропалила? — Мишк, а ты и вправду молчи. Потом наболтаешься, — посове товал Шурка. — Мишк, ты, сказывают, дураком станешь, — развязал язык Колька. — Дураком?! — я чуть не сел в кровати. Петька щелкнул Кольку по уху: — Чо мелешь, лопоухий! Сам дурак — думаешь, завидно другим? — Д а как же я стану дураком, если я все понимаю, соображаю?— обеспокоился я. — Лежи-лежи! — вмешался Витька. — Дураки дураками рожда ются, а кто был с умом, тот и останется с умом. — Верно! — поддакнул «лейтенант». — Например, Кольке никог да из оболтусов не выбиться.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2