Сибирские огни, 1959, № 3

— Начали!.. Сало мы отложили напоследок, вроде сладкого к чаю, взялись пока за остальное. Я любил есть огурцы не так, как, например, Колька. Он с ходу откусывал голову, а потом уписывал слоями до конца, пороша сверху соль. Я же сначала разрезал огурец пополам, солил обе половины и натирал их друг о друга, словно огонь хотел добыть. Когда у краев по­ являлась зеленая пена, я принимался за еду. Витька с Толей сперва сре­ зали спиральными витками темно-зеленые задки и сковыривали белые макушки, где остается пятно от цветка, и лишь потом ели, тыча полуго­ лые огурцы в тряпочку с солью, как глупых котят в блюдце. Шесть пар челюстей мололи, как одна, враз. А тучи, размотав по небу длинные космы, снова уже неслись и нес­ лись из-за Клубничного березняка, серые, холодные. Не небо, а. покойник. «Какой же дорогой отправимся мы в тайгу? Сланью или болотом?»— этот вопрос волновал всех нас. Я хоть и не ходил ни тут и ни там, но знал, что сланью идти — значит, делать крюк. А нам не до крюков, нам чтоб сразу. Тогда болотом, напрямик. Болото! Как и всякая особенность деревни, оно имело свои легенды, свою бывальщину. От прадедов, должт но быть, передался сказ о великом море, которое-де плескалось и урча­ ло на этом вот месте, окатывая бугор шипящими, как змеи, волнами. Бу­ ри на нем бывали такие, что застили свет, и немало кораблей разбилось и затонуло у кандаурских берегов. Не было тогда на горизонте тайги, не было Клубничного березняка, кругом — вода, только вода. Потом где-то в далеких краях опустилась земля, и море живехонько укатило туда, как в лунку, оставив нам болото да какие-то семена, из которых позже вос­ прянула тайга. Болото начиналось не сразу, не обрывисто, а постепенно, с сухих ко­ чек, поросших травой; дальше трава сменялась осокой, появлялся высо­ кий камыш, и пробивала сырость. Встречались трясины — «окна», но редко. Пастухи уверяли, что скотина никогда не попадала в трясину, о пропаже никто в деревне не заикался, поэтому и у нас особых тревог не возникало, когда овцы, пропоров тальник, кудряво окаймлявший болото, забуривались вглубь, где ежами сидели шапки зеленого мха и под ногами по-поросячьи чавкало. Мы и сами замечали, что овцы, уловив это хлю­ панье, останавливались, вытягивали копытца из набежавшей воды, не­ которое время внимательно и озорно вглядывались в недосягаемую ма­ нящую даль и, с сожалением тряхнув головой, поворачивали назад. Овечье чутье — вожжа — одернет, когда надо. Вдруг со стороны болота послышалось блеяние, сперва нерешитель­ ное, будто овца размышляла, подать голос или нет, потом испуганное и нетерпеливое, зовущее... Заросли глушили вопль, но не лишали его смыс­ ла: тревога, беда! Мгновенно вспомнилось убийство Хромушки. Мы при­ встали на колени. Шурка схватил ружье и зашарил в кармане, ища патрон. — Что это? — шепотом спросил Витька. — Опять бандюга?! — ужаснулся Колька. Шурка вскочил и щелкнул затвором: — Айдате! Он пошел первым, держа наготове ружье и разнимая дулом ветки тальника. Мы, дыша друг другу в затылки, двигались следом, шаря взглядами по сторонам. — Тот раз так же? — спросил меня Петька. — Ага... И опять как будто маячила уже перед глазами Хромушка, распла­ ставшаяся под кустом, а в кустах — темная, неразличимая фигура чело­ века. Стук сердца отдавался гулом во всем теле, как в колоколе. Во рту пересохло. Я оглянулся на ребят. Они тоже пораскрывали рты, как за ­ дыхающиеся гальяны.