Сибирские огни, 1959, № 2

Шагая сейчас рядом с Колыхаловым, Михаил Терентьевич вдруг высказал вслух: — Может быть, счастье, да чужое. Мое счастье перепутать невоз­ можно. Оно — трудное счастье. i — Ты бредишь, Миша? — удивленно приостановился Колыхалов. — Нет, я закончил вчерашний разговор с одним человеком. Г Л А В А 1 1 На попутных машинах Анастасия Арсентьевна добралась до Кедро­ вого. Ни к кому не заходя, стараясь не встретить знакомых, она, почти крадучись, собрала нужные справки, чтобы получить документы на свою девичью фамилию. В милиции ей выдали временное удостоверение вме­ сто паспорта. Она вздрогнула, когда милиционер высунул из окошечка гладко причесанную голову и повелительно скомандовал: — Гражданка Гурова, получите! «Боже мой, опять Гурова!» Расписывалась в какой-то книге — дро­ жала рука. «Гурова!» Настюшка... Настя... Анастасия Арсентьевна Гурова! Когда-то к ней обращалась в классе учительница: «Гурова, сколько будет...»; покрикивали на нее — откатчицу — горняки: «Гурова, пошеве­ ливайся!» Последний раз ее назвали так в ЗАГСе, когда регистрирова­ лась с Мироном: «Гражданка Гурова, чью фамилию желаете носить?» И с тех пор, как сон — «Колмыкова»... Будто встретилась, наконец, Настя сама с собой и спрашивала: где ты была столько времени, что произошло с тобой, Настенька?! И просила себя: «Не надо, лучше не вспоминать! Пойдем отсюда скорее: здесь бро­ дит тень Колмыковой. Я боюсь ее, пойдем, Настя Гурова!» «Видишь шахту с высоким копром, с голубыми огнями на террико­ нах? Там работал он — Мирон Колмыков! Он взял меня в жены, узлом перевязал руки; домой приходил пьяным, ругал скверными словами. Сей­ час он, может быть, кончает смену, поднимается на-гора и увидит меня— пойдем отсюда!» «Здесь, на руднике, живет другой человек, которого я тоже боюсь,— Михаил Пухарев. Уйдет отсюда скорее, Настя Гурова!..» «Видишь полузаросшую серую тропинку, змеей подползающую к серому пепелищу? Там был дом мой; в нем много было кружевных зана­ весок, салфеточек, вышивок. Я боюсь их: они, как паутина, снова опле­ тут мои ноги. Я боюсь алых махровых маков: они могут зацвести вновь... Пойдем отсюда скорее!» Но не ушла она от себя самой: строгая «Колмыкова» взяла ее за ру­ ку и повела на окраину рудника, нашептывая: хоть последний раз по­ клонись ему, Мирону Федоровичу. Ты несправедливой была к нему ча­ сто. Не виноват он, что не умел любить, как другие. А что дала тебе большая любовь к Пухареву?.. Лишь выцвели зеленые глаза, да брызну­ ла проседь в длинной косе!.. «Не радуйся, как девчонка, — слышалось Насте. — У тебя впереди новая жизнь — новые радости и горести...» Настя шла туда, где в сумерках темнела березовая роща, а за ней, за далекой тайгой, багровело небо. Вскоре показалась удивительно боль­ шая луна. Мертвенный лунный свет очертил скорбные кресты кладбища, разостлал бесконечную зеленовато-голубую тропу в неизвестность. По ней, по этой тропе, Настя подошла к могиле Мирона. В безветрии, в тишине пролетела ночная птица. Окаменело стояли увядающие мальвы, и пахло ими — грустно, безысходно, непоправимо. Перед конусом памятника, напоминающем в неясном свете терри-