Сибирские огни, 1959, № 2
— Как понимать — «бил клинья»? Марков хмыкнул, заулыбался: — Ну, топал, волочился, значит. — А по-человечески-то как сказать? Любил, наверно? — Можно и так, — как-то застеснялся Марков. : — А она изменила? — Ну да, изменила. С другим, извиняюсь, спуталась. Пухарев покачал головой, вздохнул и вновь стал глядеть на мель кавшую за стеклом приречную долину. В одном месте он попросил ос тановиться и, выйдя из машины, долго стоял перед кустом шиповника, вдыхая сладковатый запах прародича роз и думая с грустью, что вот уж на исходе июль, а в августе начнется увядание. Безжалостно, неумоли мо ударят заморозки, сомнут, похоронят такую красоту! Ему захотелось набрать букет, и он шагнул с дороги в мокрую траву, пошел, продираясь сквозь дикий синий горошек, белые вьюнки, оставляя позади себя мок ро-зеленый след. Вспугнутый им выводок тетеревов разлетелся в стороны, а тетерка-мать «притворилась» немощной: квохча, билась в десяти ша гах, отвлекая внимание человека от своего несмышленного потомства. Со словами: «Постой, товарищ начальник», Марков поспешил к ма слине, выхватил из-под сиденья гаечный ключ и кинулся к птице. Пуха рев остановил его. ■ — Эх, товарищ начальник! — сожалел потом шофер. — В руках была! Я бы ее под... извиняюсь... — Во-первых, нельзя. Погубив мать — погубишь весь выводок. Во- вторых, ты бы ничего с ней не сделал. — Я?! — горячился Марков. — Да она летать не может! Гад буду. Пухареву вновь стало неприятно от «изысканной» речи шофера. — Не понимаю я, — продолжал он, — почему ты желаешь быть «гадом»? — Так к слову, товарищ начальник, поговорка такая, — виновато сказал Марков, чтобы снова не вызвать гнев Пухарева. — Ты мне так и не ответил, — начал минуту спустя Михаил Терен тьевич, — за что срок отбывал? — Братва попутала. Душу одну раздели... — Не пойму, где врешь? — перебил Пухарев. — За грабеж не три года дают. — Та, мы не совсем его... не успели. Но я все, товарищ начальник, решил — отрезал, за это не возьмусь, мать бы родную не видеть! 1 — Где же она, мать твоя? — зло спросил Пухарев. — в сорок втором... как получили похоронную об отце — она и... йёревку на шею... Нас восемь гавриков осталось... кто куда, разбре лись... ■' Заметная грусть послышалась в голосе Маркова, померк и взгляд его. Пухарев, насупив брови, задумался. Он мысленно вернулся к спору с Григорьевым. Сидел, устремив сердитые глаза в большой букет цве тов, лежавший у него на коленях. — И все-таки можно было иначе жить, — сказал он тихо. — Дет ский дом, школа, пионерская организация. Из абсолютного большинства сирот у нас выходят дельные люди. — Виноват, товарищ начальник, — покаянно отозвался Марков, и Михаилу Терентьевичу стало значительно терпимей его присутствие. Он 'заговорил полушутя: — Так чего ж ты, сирота, тетерку хотел убить? У нее птенцов боль ше десятка, тоже бы разбрелись, кто куда, воронье бы порастаскало! — Это верно, товарищ начальник... Не подумал. — У меня есть имя и отчество, наконец, фамилия! — опять рассер дился Пухарев. — Чтоб я больше не слышал ни «гражданинов началь-
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2