Сибирские огни, 1959, № 2

— Вот так, значит. Счастливо отдыхать! А у меня сын родился, Михаил Терентьевич! — Поздравляю! — Спасибо. Вот так, значит... Счастливо отдыхать!.. * * * Из-за бурного разлива поездку в Междуречье пришлось отложить еще на несколько дней. Собрались в путь только восьмого мая. От Сыр-Даша до разлива, где Кусургашев готовил переправочные средства, шли пешком по заболоченной таежной местности. К тропинке иногда вплотную под­ ходила вода тихих озер, с которых шумно поднимались дикие утки и гуси. А день был улыбчивый, солнечный. Теплая тишина вливалась прямо в душу. В небе курлыкали журавли, поскрипывали гуси. И такая чистая синь была над головой, что очень далеко виделись в ней ожившие шмели и бабочки. Шагая впереди, Михаил Терентьевич нес на руках ребенка Елены Петровны. Она шла за ним в торжественно-приподнятом настроении. Оттуда, где Кусургашев думал переправляться, вправо и вдаль ухо­ дила водная гладь. Обе реки — Томь и Уса — потерялись в разливе. Разместились в двух лодках. Старый охотник-проводник волновался, хмурился. Пухарев пошутил: — Ты, Кусургашев, важничаешь, словно Колумб! Но старый охотник не обратил на эту шутку внимания. Стоя нз корме, он зорко осматривался по сторонам. — Глядите! — показал он вправо. По голубой водной глади, быстро приближаясь, что-то плыло, на­ поминая стаю диких животных. Это были вырванные с корнями деревья. Перекатываясь друг через друга, показывая то хвою, то корневища, деревья промчались мимо, угрожающе треща, скрежеща. Но Кусургашева пугал больше водяной гребешок, образовавшийся от столкновения вод двух таежных рек. Гребешок заканчивался засасы­ вающей воронкой, ниже ее — бурун. Первую лодку, нагруженную багажом, которую вел Пухарев, из-за неопытности гребцов развернуло, как только она попала в стремнину. Через борт плеснулась вода, и лодка едва не пошла ко дну, еле дотянув до берега. Высадились шумно. Елена Петровна кинулась к Пухареву: — Я так напугалась за вас, Михаил Терентьевич! — Ну вот, а я думал... обо мне некому переживать... Дедова покачала головой и сказала очень тихо: — Неправда... Весь путь от Кедрового до Междуречья Григорьев не выпускал из рук блокнота. Делал кахие-то записи даже в лодке, во время переправы. Теперь он ходил по берегу с радостным лицом, старался молчать, тогда как сердце пело. Это все-таки счастье, что произошла встреча с Михаи­ лом Терентьевичем и он сманил его в таежные края. Здесь, по сравнению с Усладой, глубже дышится, дальше видится, по-особенному волнуется сердце. В девственный сибирский пейзаж легко вплетаются люди и их поступки. На этом берегу начинается новая жизнь, а на первой ее странице— одинокая сосна под крутым обрывом, какая-то вдумчивая, слушающая тихие всплески воды, обозревающая дали. Трутся борт о борт, покачиваются причаленные лодки. Поодаль ото всех — человек с бронзовым лицом, с трубкой во рту — молчаливый сын тайги — Кусургашев.