Сибирские огни, 1959, № 2

— Вы с кем-то хотите встретиться? — Да. — Любите? — Да. Но через десять минут может все кончиться. — И вы вернетесь сюда? — Да. — Хорошо. Я вам верю. Не спешите с решениями. Желаю мира.. Сказав это, Дедова так же невесомо, легкой тенью скрылась в ночи, на несколько мгновений оставив около Михаила Терентьевича запах ка­ мелий. Он постоял, удивляясь себе, что происходит вокруг и в собственном сердце. И опять вспомнил тоскливую песню: ...Как же случилось, не знаю, С милым гнезда не свила я... И, рассуждая, побрел потихоньку, ища ответ на слова песни, но на уме вертелось одно: «Не знаю...» * * * Колмыков умел и любил праздновать на широкую ногу. Но на этот раз, чувствуя, что дни его жизни сочтены, размахнулся по-купечески. Растревоженный муравейник напоминал его просторный дом. Множест­ во гостей пило, ело, плясало, спорило, пело. Войдя в этот дом, Пухарев долгое время оставался незамеченным. Бледный, но с буйной удалью в глазах, сам Мирон Федорович восседал в переднем углу, дирижируя не­ раскупоренной бутылкой. Шелковая рубашка на нем припотела, плотно обтянула костистую, но еще мощную грудь. На висках, на лбу поблески­ вала испарина. Кося большой рот с крупными зубами, он зычно тянул: Последний нынешний денечек Гуляю с вами я, друзья, А завтра, рано, чуть светочек, Заплачет вся моя семья. Настя в светлом кремовом платье, сияя золотыми сережками, сно­ вала между столов, приветливо улыбалась гостям. Из левого рукава виднелся уголочек кружевного носового платка, отчего рука казалась еще смуглее. Увидев, наконец, Михаила Терентьевича, Колмыков оборвал песню на полуслове и неуклюже полез из-за стола. — Настя! Принимай гостей! С подноса, который Анастасия Арсентьевна держала в руках, чуть не соскользнули тарелки с закуской. Серо-бледная тень прошла по ее лицу. Но она скоро овладела собой, поклонилась учтиво. «Что я делаю? Зачем пришел?» — мелькнуло в голове Михаила Те­ рентьевича. Но Колмыков уже по-приятельски тянул его в передний угол, чтобы посадить к столу. — Ты, инженер, которое предпочитаешь? — спросил Мирон Федо­ рович Пухарева, широким жестом показывая на строй бутылок. — Любое. — А закусываешь которой? — кивнул хозяин на тарелки со снедью. — Любой. — Эх, охотник! — Мирон Федорович дружески потрепал Михаила по плечу и крикнул, перебивая галдеж: — Настя, медвежий окорок подавай! Слева от Михаила Терентьевича сидел сильно захмелевший человек с глазами вареной рыбы на вытянутом лице.