Сибирские огни, 1959, № 2

А улицы плясали, пели, ухали. Из раскрытых настежь окон домов слышался перестук каблуков, вырывался смех, лилась музыка. Новые песни о том, как вольно дышится человеку, переплетались с грустью за ­ байкальских степей, ревом бури и громов над удалыми атаманскими головами. Веселился и Филька Дерюгин. Перед Пухаревым и Григорьевым он лихо протопал опорками: Как на Кедровом на руднике Дерюгин, брат, живет. Он работает до смерти, и до полусмерти пьет! — Мы, брат, не какая-нибудь интеллигенция, — обращался он с речью то к одному, то к другому прохожему. — Мы, брат, за Советскую власть головы клали. Я, братцы, в шахте здоровье оставил. Пенсию ни­ как не схлопочу. Не пожалейте для праздничка всенародного, в борьбе против международной буржуазен! Скиньтесь по красненькой, с утра крошки во рту не было! Потом пьяно орал вслед: — Господь покарает! Глаза повылазиют! Болезнь дурная привя­ жется!.. Чтобы не попасть на глаза Колмыкову, Михаил Терентьевич повел Григорьева переулками, далеко обошли особняк под шиферной крышей, Иван Семенович сделал вид, что ни о чем не догадался, в душе одоб­ рив решение друга не воспользоваться приглашением, которое ничего не обещало хорошего. У Колыхаловых поднять упавшее настроение Пухарева пытался сам хозяин, Зоя Николаевна и Елена Петровна. Но Михаил грустил, не за­ мечая того, уходил в себя. Подсев к проигрывателю, он поставил первую попавшуюся пластинку, и вдруг песня больно резанула по сердцу: Серым утром крик печальный... И уже особенно в тон настроению: ...Как же случилось, не знаю, С милым гнезда не свила я, Одна я... «Надо кончать. Сегодня же надо кончать!» — про себя твердил Ми­ хаил Терентьевич, поспешно надевая свой плащ в прихожей, куда про­ брался, почти крадучись. На улице услышал сзади себя голос Елены Пет­ ровны: — Михаил Терентьевич, куда вы?! Остановился. — Миша... В белом платье, окруженная черно-синей весенней ночью, Дедова казалась призрачно-легкой. Неясной тенью она скользнула к Михаилу Терентьевичу, он взял ее за руки: — Аленушка... трудно мне... — Мне тоже... И хмель, и близость женщины, и тоска о Насте туманили голову. — Аленушка!.. — Разрешите мне... поцеловать вас... Елена Петровна отшатнулась: — Вы пьяны, Михаил Терентьевич? — Но я по-дружески, перед трудным делом...