Сибирские огни, 1959, № 2

рон Федорович, почему Настя так рвется именно к Пухареву, готовая на муки. «Что он, этот хромой калека со шрамом на лице, представляет из себя по сравнению с другими? Какой паутиной опутал сердце моей же­ ны? Что он против нее? — напряженно думает Мирон Федорович, наблю­ дая за Настиными красивыми руками, растирающими красивые ноги. — Уж если не меня любить тебе, то и не Пухарева какого-то!» А может, со временем пройдет буйство в крови, может, рассеются тучи и заживет Мирон Колмыков со своей Настасьей, как, например, Ду­ бов и Степан Гордеевич со своими старухами — покойной жизнью? Что­ бы скорее поправиться, Мирон бросит пить. Настя еще молода — родит кого-нибудь — мальчишку или девчонку, а то и больше — человек шесть пусть народит, места в доме хватит, а денег заработать Мирон всегда сможет!.. Только вот поправиться бы. Ноги у Насти начинают гореть, но плечи еще зябко вздрагивают. — Может, правда, немного выпить? — спрашивает она, не подни­ мая головы. — А я про что! — Мирон кидается к буфету за рюмкой. — Ее от простуды доктора прописывают. Сначала народ употреблял ее как лекар­ ство, сказывают, потом уж до одури стали... Снизу вверх Настя глядит на мужа, наполняющего рюмку несклад­ ными, узловатыми руками. Какой-то он заброшенный, необихоженный, потерявший себя. — Что так-то? — говорит Настя с грустью. — Давай сядем за стол. Я что-нибудь закусить приготовлю. А ты поди умойся, Мирон, да при­ чешись... —■Мне бы и рубашку сменить пора, НаепОшка! — Смени, кто тебе запрещает? —- Забываю все, да и... охоты не было... Вот и разорвались непроглядные облака! Вот он, теплый луч из си­ него неба! Из чащи, из зарослей болотных выходит Мирон Федорович или от сна пробуждается темного, с удовольствием, с трепетной радостью ощущая в себе жизнь. — Чокнемся, Настя! — голос у Мирона выдает великую радость. Он ощущает от своих вымытых рук запах душистого мыла, ласкает его отутюженная свежая сорочка. Он бродяга, который в странствиях истра­ тил когда-то неистовые силы, ознобил душу, и вот, после долгих лет, он вернулся в родной дом, где приветным теплом ему отзывается каждая вещь. Да, слишком многое испытал он, чтобы еще раз покинуть когда-ни­ будь то, чего нигде не найдешь. — А тебе, Мирон, хватит, наверно? Ведь без просыпу пьешь! — С тобой-то? Одну для такого случая, чай, можно? Они выпили. Настя принялась за еду. Мирон уперся локтями в крышку стола и глядел на жену, придумывая, как бы поскладнее начать разговор о дальнейшей жизни, и боясь, в то же время, спугнуть робкое успокоение, вошедшее в душу. — Нынче развезло здорово. Ты уж башмаки-то снимай. Пора в са­ поги залезать. Здоровье растерять — пустяковое дело, труднее поправить его. Вот мне сон приснился... будто зуб выпал... Понимая его наивную хитрость, Настя тихо засмеялась: — В приметы веришь, словно старик! — Поверишь, жизнь учит зайцев спички зажигать. А стариком мне бы хотелось... Внучат нянчил бы... Я нынче у Степана Гордеевича был — позавидовал, грешным делом... — Работает Маша?