Сибирские огни, 1959, № 2

талую воду. Ослепительно горели огни над головой, проносились огни, мимо — справа, слева. Она и сама горела в огне, от которого было невы­ носимо больно и тяжко. И в то же время хотелось гореть и гореть. Если бы ее не окликнул муж, она бы прошла мимо своего дома в шла и шла бы, не зная куда, на огни, по огням, в огонь... Мирон заглянул ей в лицо. — Ты что, Настасья? Она поднесла кисть правой руки ко лбу и затем, пройдя несколько» шагов, бессильно опустила руку. Они присели на скамейку около дома. Заговорил Колмыков, глядя1 немного в сторону: — Может, уедем отсюда?.. Или мне куда... а? Между двух высоких терриконов мерцала в густой синеве одинокая звездочка, такая же заблудившаяся, как Мирон Колмыков; кому светит,, кого греет она? В его душе перекипела ревность, злоба на Пухарева, теперь он силь­ но жалеет Настю за то, что так мучается она в своей любви. Но как ей. помочь? Чем помочь? •— Настя, ты вот что... — Молчи!.. Голос жены прозвучал угрожающе. Мирон поднялся и молча побрел в дом. Там он разделся и лег на свою кровать, не загасив огня. Сквозь неплотно прикрытую дверь, ведущую в комнату жены, виднелись высо­ кие подушки и угол пустой детской кровати. Умер! Проклятая скарлатина! Был сын — была хоть какая-то на­ дежда на то, что Настя со временем забудет Пухарева. Нет сына — нет надежды. Была у Мирона силушка — растерял, стал инвалидом. Уме­ реть впору, чтоб себя и других не мучать! С приходом весны здоровье стало еще хуже. Ныли переломанные кости. Да и немного осталось их — доктора повытаскивали из тела и по­ выбрасывали, как щепки. Старое колесо — вот кто ты, Мирон Колмы­ ков! Такое колесо он недавно видел. Оно брошено у шурфа, рассохлось, спицы выпали, обод лопнул, втулка растрескалась. А ведь когда-то колесо было новым, крепким. Крепким и могучим был и Мирон Колмыков. И до чего же любил он сладковатый запах шахтного двора. Каждый раз, когда входил в клеть и спускался вниз, ноздри его вздрагивали от предчувствия жаркой работы, упругие мышцы нетерпеливо гудели. И он работал так, что содрогался забой. А идя со смены, любил Мирон распахнуть обшарканную дверь бу­ фета, крикнуть с порога: — Мою! Одного слова было достаточно буфетчице Любушке, изучившей вкус горняка, чтобы подать Мирону пивную кружку какой-то смеси из креп­ ких вин. Увивались бездомными псами услужливые пропойцы вокруг Ми­ рона, хихикали, захлебывались сухим кашлем, готовые подставить свои опухшие рожи под Миронов тяжелый кулак, лишь бы сглотнуть остатки, не допитые им. — А ну, шваль красноглазая, айда к буфету! — широким жестом иногда приглашал он их. — Любушка, отпусти по служебной за мой счет. Любил он глядеть, как, толкаясь, споря, теснились они, словно поро­ сята у корыта. Хрипел, таращил от натуги слезившиеся глаза припертый к стойке Филька Дерюгин — мокренький человечек неопределенных лет. — Добавь, добавь, сволочь! Вишь, до зарубки-то не дошло! — Не сволочись. По физиономии схлопочешь, — спокойно преду­ преждала краснощекая Люба и квалифицированно склоняла мерку на­