Сибирские огни, 1959, № 2

Темная улица была пуста и тиха, только изредка где-нибудь тяв­ кала собака да спросонья гоготали гуси. — До побудки, — буркнул Колька возле нашей калитки и побежал домой. Я, покосившись на дом Кожихи, быстро рванулся к двери, но на крыльце налетел на неподвижного толстого человека. Я ойкнул и от­ прянул. i — Что, обормот, испугался? — толстый человек раздвоился: это были Анатолий и Нинка. — Эх ты... — А что это вы обнимаетесь?— решительно перебил я его. Нинка тихо рассмеялась. Анатолий положил руку мне на плечо и, слегка притянув к себе, сказал: — Эх, братуха, погоди вот, подрастешь — тогда мы потолкуем с тобой об этом деле. Ясно? — Пропустите меня, — вздохнул я. Они отшатнулись в одну сторону. Дома я быстро забрался на постель мамы, накрылся одеялом и сжал­ ся в комок, как кот. Мягкая постельная прохлада быстро растаяла .от моего тела, и я, повернувшись на спину, вытянулся во весь рост. Спать не особенно хотелось, и я задумался. Я перебрал по порядку все события сегодняшнего дня. Он показался мне необычайно длинным, так что сразу не представишь. Я закрыл глаза, чтоб сосредоточиться, но, наоборот, все замелькало с еще большей быстротой: заросли тальника, темная фигура в кустах, осина с бороньими зубьями в стволе, пчелы, пчелы, злой Федор у ком­ байна, дед Митрофан, фашистский генерал на сцене, страшно непохожий и смешно похожий на мою маму. Но вдруг раздался выстрел, и на скри­ пучий помост ворвался отец. Оказывается, разведчик — это он, только почему я не узнал его в клубе? Я бы вскочил на сцену и бросился к нему на шею, и никто бы не рассмеялся, все бы расплакались, переживая paj /Дость нашей встречи. Но вот отец тряхнул головой и превратился в Ана­ толия... Мне захотелось открыть глаза и посмотреть на портрет. Но отяже­ левшие веки были неподатливы. Я еще слышал, как в комнату зашли Анатолий с Нинкой, как откуда-то донесся его голос: «Ах ты, соловей- разбойник!» — и ответный шепот Нинки: «Я не соловей, я соловьиха»... ГЛАВА ВОС ЬМАЯ Утром я очнулся от щелканья бича. Ребята обычно не заходили в избу, а стояли под окном, кричали и щелкали бичом до тех пор, пока я не выскакивал на крыльцо или, приплюснув нос, не маячил им из окна: дескать, и я на ногах. В горнице был беспорядок. На полу валялись фуфайки, шуба. Я махнул рукой — прибирать некогда. Перешагивая фуфайки, я наступил на что-то твердое, холодное и присел. В скатанной шерсти шубы лежал складень. Да, да, тот самый • складень со штопором, шилом и двумя лезвиями, который разжигал в наших глазах жадный блеск. Он лежал у меня на ладони, и перламут­ ровые щеки его светились синеватым отливом. Для меня исчезло все ок­ ружающее, я даже не видел собственной руки, а только складень. Я вздрогнул, когда, задев стекло, снова тихо щелкнул бич. Вскочив с шубы, я ринулся к двери, распахнул ее и, не коснувшись крыльца, мах­ нул прямо во двор. Я уже разинул рот, чтобы крикнуть: «Ребя!» — но они глянули на меня скучными глазами, а Шурка, кивнув на соседний дом, зажал себе рот, чтоб я молчал. И возглас застрял в моем горле.