Сибирские огни, 1959, № 2
Он сидел на чурбаке перед тлеющим костром и строгал какие-то палочки. — Деда, меду нальешь? — сразу выложил Колька. Старик будто не расслышал. Поднес к глазам рейку, прицелился в небо, пошоркал бока ее пальцем и — опять за нож. — Вы что же, трутни, по полям летаете? — подал, наконец, он голос. — Я говорю: меду бы нам, — повторил Колька. — Аль дела нет? В бункер бы забрались, ногами б зерно к дыре пригоняли. Колька удивленно поднял плечи: оглох, мол, что ли. — Дедушка, ведь мы овец пасем, — проговорил я. Степаныч повернулся, неласково глянул. — То-то, пасете... Сейчас, выходит, обед? — Обед. — Ну, да. И к Степанычу пришли обедать? — Нет, мы тетку Дарью искали: сказать, что Хромушку зарезали. — Кого зарезали? — тем же ровным голосом, только строже, спро сил пасечник. Мы рассказали обо всем и Степанычу. Дед молча поднялся, тряхнул с колен легкие стружки, снял с гвоздя старую шляпу с сеткой и, надев ее на голову, стал спускаться по тропин ке вниз — там была кладовая. Колька подмигнул мне и нырнул в сумрак избушки. А я все смотрел и смотрел на ульи, на березы, онемевшие от безвет рия и солнца, и не мог насмотреться на этот уют и эту красоту. Приглу шенное гудение пчел ровно разливалось по лощине и ни на миг не смол кало. Пчелы то и дело пролетали мимо, прозвенев крылышками, некото рые садились на осину, росшую возле входа в избушку, и ползали по серым рубцам ее коры. В метре от земли в дереве была вырублена боль шая лунка, откуда сочилась желтоватая жидкость и стекала по стволу к корням. Выше лунки торчали глубоко вбитые в древесину зубья от боро ны. На них висели разные предметы: рамки для ульев, зубастая пила, еще одна шляпа с сеткой, закопченный котелок и какая-то длинная цве тастая тряпка. Как только бедная осина терпела такие издевательства. Она зеленела, будто не чувствуя в своем теле страшных железных заноз. Но я знал: долго она не протянет, зачахнут одна за другой ветки, и ста нет осина прозрачным голиком. — Жалко? — раздался вдруг голос деда Степаныча. Он стоял ря дом, похожий на водолаза из книжки. — Жалко... За что ее так? Старик откинул на шляпу сетку и, ничего не сказав, прошел в из бушку. Я — за ним. Колька что-то жевал, шаря глазами по стене, как вор. — А... Мед с сотами! — обрадовался он и живо схватил ложку. — Мишк, смотри: вот ружьишко так ружьишко... На косяке висело ружье. И оно было нисколько не лучше Шуркиного, и я сказал об этом Кольке. — Прям... Оно, небось, заряжено. Мы набросились на чашку с медом. Соты таяли во рту. Сперва каза лось, что не будет конца нашим жадным глоткам. Колька даже шепнул мне: — Поскупился дед, всего полчашки наложил... Но пятую ложку мы тянули в рот уже вяло, восьмую я вовсе не до тянул, а Колька с трудом осилил девятую. До хлеба, который придвинул к нам пасечник, мы не дотронулись. — Ну, ступайте, не то пчел натравлю, — сердито буркнул Степаныч.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2