Сибирские огни, 1959, № 2

со вздрагивающими шарами мускулов, шея тугая, гибкая, со сбившейся на одну сторону гривой. — Игреня! — подбежав, Колька повис на оглобле, остановил коня и начал возбужденно похлопывать его по морде. — Здоров, Игреня. А тут про твои кишки чего-то болтают. Врут!.. Ах ты, мордастый! Я зашел сбоку и на задней ноге коня, ближе к животу, увидел све­ жий шрам, который подернулся уже сухой красной коркой и вокруг ко­ торого вились постылые мухи. Игренька, не переставая, обхлестывался хвостом. — Кольк, вот где борона-то царапнула. — Вы кто такие: разбойники али самашедшие? — раздался чей-то голос. Обрадованные неожиданной встречей с Игренькой, мы не заметили тетю Фиктю, сидевшую на бричке. Она смотрела на нас нарочно строго, будто видела впервые в жизни. Голова ее была плотно обвязана белым платком, чтобы не попадала в волосы цепкая ость, рукава кофты зака­ таны по локоть. — Ежели вы разбойники, то не трогайте душу грешную, а ежели самашедшие — дай вам бог ума-разума... Вы чего, шпингалеты, мече­ тесь по дорогам да на лошадей кидаетесь? Было в ее лице что-то анатольевское; быстрые движения бровей, причем брови могли сойтись совсем и тут же разметнуться в стороны так далеко, что казалось — теперь уже они никогда не сдвинутся. Но они опять сходились, прямо сталкивались. — Тетя Фиктя, — спросил я, — вы тетку Дарью не видели? — Дарью? У пасеки она. Федоров комбайн заглох. Она там поряд­ ки наводит... — Что везете-то? — Колька вскарабкался на бричку. — Зерно! Мишка, зерно!! Лезь сюда, — воскликнул он, плашмя бросился на пше­ ницу и, тряся головой, зарылся в нее лицом. Я уселся на зерно, чувствуя его упругую мягкость. А Колька уже двигал челюстями, похрустывая. — Наскучались, бедненькие... Ничего! Вынесем! Сами беду-лихо- дейку вынесем и других еще поддержим... Ноги-то не суйте, небось, от­ работанное, на мельницу везу. Вы это поймите, окаянные души, на мель- ни-цу!—Тут тетка Фиктя потупила взгляд, столкнула брови, потом спро­ сила: — Мищ, помнишь мельницу-то? — Помню. — А тезку своего, дядю Мишу, помнишь? Еще бы! Дядя Миша — муж тети Фикти. Он работал мельником и вечно был, как снеговик, белый. Он часто брал меня, уже большого, на руки и подбрасывал. Мне было стыдно, а он смеялся... Сейчас дядя Ми­ ша — на фронте, изредка присылает письма, мы с мамой приходили чи­ тать их. Мама с тетей Фиктей обычно после читки всплакивали, а я вме­ сте с девчонками, сестрами Анатолия, вертел письмо вруках и старал­ ся отыскать в нем что-то большее, чем просто слова. — Помню, — сказал я. — Да-а, — протянула тетя Фиктя задумчиво. — Он завсегда пер- вому-то зерну кланялся. Богородице не кланялся, а зерну — до самой землицы, по-русски... Ничего, — встрепенулась вдруг она. — Не раз еще поклонится! Так ведь, ребятки? — она серьезно улыбнулась и развела, точно расцепила, брови. — Ну, будет вам копошиться, вытряхивайтесь, дело не ждет... Мы схватили по горсти пшеницы и спрыгнули. Тетя Фиктя дернула вожжи — Игренька с места пошел рысью. Тут я спохватился, что не рассказали мы про Хромушку — зерно и конь нас как-то отвлекли.