Сибирские огни, 1959, № 2

— Я сама, — сказала тетка Матрена, — я сама управлюсь. А вы Игреньку на покой спровадьте, натрудился он. Мы втроем вскарабкались на широкий Игренькин круп и медленно поехали по улице, которая по вечерам наполнялась привычными звука­ ми: мычанием, звоном ведер, скрипом телег и людской речью. В Мокром логу мы спутали Игреньку и, сняв седло, пустили на волю. Но больше на силосовании нам не удалось поработать. На следую­ щий день собралась уймища ребятишек, и нас, как уже поработавших, оттеснили. — А мы-то на Игреньке катались, а вы на дохлятине какой-то, — издевался Колька. — Сам ты дохлятина! — Ладно, — сказал Шурка, — пошли за ягодой. С нами увязалась Нюська. Она бежала впереди, как собачка, и все время повторяла какие-то звучные, но бессмысленные слова. А вечером, когда я пришел домой, мама сказала мне: — Ты бы, Миша, хоть сегодня побыл со мной. Я тебя целыми днями не вижу, а ты еще вечером убегаешь. Неужели тебе не хочется побыть со мной? А, Миша? — Хочется. — Вот и хорошо. Скоро мы перейдем косить на дальние луга, и там придется оставаться на ночь, чтобы коней зря не мучать. Так вот, нам нужно наговориться. Маму я любил. Она была не такая, как все, она была особенная. Так считал не только я, но и Шурка и другие ребятишки, и даже бабы— я однажды случайно подслушал их разговор о маме. Они говорили, что таких женщин, как Лена, надо поискать да поискать. Я чуть не сказал им: ну и ищите, а мама — моя! Мама пыталась закончить какие-то курсы, но началась война, папа ушел на фронт, а мы переехали в эту деревню, в Кандаур, где жила па­ пина сестра тетка Феоктиста, или просто тетя Фиктя. Сейчас мама рабо­ тала учетчицей полеводческой бригады и одновременно — заведующей клубом. Мама легла. Я забрался к ней и прижался к ее горячему телу хо­ лодной спиной. — Не пишет нам папа-то. — Не пишет. — А как ты думаешь, Миша, почему он не пишет? — Я думаю, что... что некогда. Все бои, бои. Он все стреляет и стре­ ляет — вот и некогда. — Может быть. — Или чернил нету. А раз чернил нету, чем напишешь. — А карандашом? — А может, и карандаша тоже нет. — Да, может быть и так. Я бы еще назвал несколько причин, почему папа мог не писать, но умолчал о них, —это были нехорошие причины, страшные. Мама и са­ ма, наверное, догадалась о них, но догадки — это одно, а сказать — другое. — Да-а, — вздохнула мама. — Пять месяцев... Ну, а как твои дела? — Хорошо. Бегаю. — С Кожиными не подружился? — Нет. — Зря. Они хорошие ребята, умные. Они бы тебя многому научили. — Кожиха их как в тюрьме держит... Д а и все ребятишки про­ тив них. — Вот и надо тебе первому, ты ведь сосед. А там и другие поймут.