Сибирские огни, 1959, № 2
«Беда на свете водится, — пишет он,— что мы очень уверены в существо вании единиц и забываем или не знаем, что в природе единица невозможна... даже немыслима. Нуль мыслим, а еди ница нет. Единицы мер, веса, времени... словом, всякие единицы, в науках упот ребляемые, заведомо условны... Земля и та не единица. Есть и другие земли — планеты. Солнец так много, как звезд. И если солнце не имеет общеупотреби тельного множественного числа, то это зависит только от того, что язык слагал ся тогда, когда верилось в единичность больше, чем следует... Вы можете ска зать: солнцы, солнцев, солнцами и т. д. Звучат эти слова, правда, нехорошо, но только потому, что идея о множестве миров и солнцев еще не приросла к нам..., а главное потому, что мы вырос ли на понятии об единице, учимся счи тать с единиц, даже думаем едини цами...». Далее эти рассуждения Д. И. Менде леев переносит на человеческое общест во. Он пишет: «Мыслим ли один, ну, хоть, баран? Да нет же. Один умрет, и не станет барана, и станет нуль, и оста нется вечно нуль. И кто имеет уши — услышит, и зрячий увидит, и умный поймет, что один человек, что один ба ран очень близок к нулю. Двое — мужчина и женщина, те мыслимы в при роде, как начало рода, как зачаток об щения... а вот когда человек возымеет, что «я царь природы, это мое, я сознаю себя, я буду жить, я стану творить, я буду блаженствовать, я нашел...», эти все понятия, слова и мысли опираются на твердую уверенность в единицу». «Единицу мало понимали до сих пор,— пишет он дальше, — ей увлекались, из-за частей не видели целого, и пришла пора сознаться в том, что мы, каждый, считали себя значущими единицами, а в сущности каждый из нас по себе нуль. Еще ступенью станем выше, и тогда еди ница будет высшего порядка — семья, общество, государство, человечество». «Индивидуализм, — считает Д. И. Менделеев, — эта язва нашей образо ванности, есть созревший и даже загни вающий плод понятий об единице, су ществующей самостоятельно в приро де... единица ничто сама по себе... она только изобретение нашего ума, подоб ное тому, к которому прибегают в гео метрии, представляя себе кривую, со стоящую из совокупности прямых... Ты сознаешь себя, скажут нам когда-ни будь, только потому, что твоя мысль развилась от отца и матери, сестер и братьев, учителей и товарищей, словом оттого, что ты не единица в природе, а часть целого, клетка в крупном орга низме», или иначе ты «общественный организм, а не отдельное лицо». И когда дело касалось личных заслуг Д. И. Менделеева, он спешил ответить так: «Почет чрезмерен, не мое личное, а русское имя важно здесь». И вся его многогранная общественная деятельность замечательна искренним патриотизмом, неугасаемой любовью к Родине и непоколебимой верой в «силу народную». «Народ мы еще очень и очень моло дой, — писал Д. И. Менделеев. — Страна наша требует и может дать мно го, благодаря талантливости народа и его культурной свежести... Все труду людскому — это лозунг всей истории, если не отдельных лиц, то, наверное,, всего человечества, а в том числе и на родного блага. От лентяев и лежебоков все отнимется когда-нибудь, несмотря ни на что». Эти благородные прогрессивные взгляды не случайны у великого учено го. Вся жизнь его, воспитание, близкая связь с народом и с передовым мировоз зрением эпохи формировали их. Как уже было сказано, Д. И. Менде леев родился в семье директора Тоболь ской гимназии Ивана Павловича Менде леева. В «Родословной семье Менделее вых», составленной братом Дмитрия Ивановича П. И. Менделеевым, так объ ясняется происхождение фамилии: «Дед — священник села Тихомадрицы, Вышневолоцкого уезда, Павел Максимо вич Соколов... Фамилия Менделеев дана отцу, когда он что-то выменял... Учитель по созвучию — «мену де лать» — вписал отца под фамилией Менделеев». Далее в «Родословной» перечислены годы жизни и смерти мно гочисленной семьи Ивана Павловича и Марии Дмитриевны Менделеевых, у ко торых самый младший — семнадцатый ребенок — и был Дмитрий Иванович, «последыш», как он сам себя называл. И. П. Менделеев очутился в Тоболь ске в 1826 году, за несколько лет ДО' рождения Д. И. Менделеева, и произо шло это не совсем обычно. После разгрома восстания декабри стов многие передовые люди, не говоря уже о непосредственных участниках восстания, подвергались преследовани ям. Уже в начале 1826 года начались ревизии по гимназиям и институтам, по бывали ревизоры и в Казанском учеб ном округе. Вновь принявший дела попечитель ок руга был извещен о том, что в Сарато ве «при осмотре тамошней гимназии», директором которой был И. П. Менде леев, замечена малоуспешность в зако не божьем, в логике, в словесности, гео метрии, алгебре и латинском языке». Это было началом долголетних пре следований Ивана Павловича Менде леева. «Господин попечитель Казанского учебного округа его превосходительство Михаил Леонтьевич Магницкий, — пи шет в одном из своих прошений И. П. Менделеев, — при обозрении са ратовских училищ приказал словесно, чтобы я или просился в Вятку, или, оставив свое служение, подал проше
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2