Сибирские огни, 1959, № 12
у шалаша на берегу речки. Вокруг шалаша стояли кровавые рябины, тол пились толстые стволы кедров. Кора на них была как живая, а на зеленом мху, облепившем корни, хотелось посидеть. В углу картины Рогов заме тил паутинку и повисший на ней березовый листочек. Картина была гото вой, только под котелком старого рыбака недоставало углей. Рогов отвел глаза от полотна и осмотрел сеновал. Везде валялись груды веток, мха и коры. По фанеркам были размазаны краски. — Тут у вас что, художник живет, что ли? — спросил Рогов. — Да что вы, — ответила мать. — Это Егорка балует. Белку продал — краски купил и вот... Я уж его ругаю, ругаю, да все попусту, видно, бить надо. Ведь он у меня картину-то на новой простыне нарисовал. Му чение прямо... Рогов нахмурился и снова стал смотреть на картину. — Да хоть бы рисовать-то умел,—продолжала мать. — А то ведь вон сосна в горнице висит, так она, как Манькин платок, алая! И что мне с ним делать?... Что он украл-то, Петр Ильич? Рогов крякнул, погасил свет, спрыгнул с сеновала и пошел к калитке. Мать засеменила за ним. Закрывая калитку, Рогов буркнул: — Не ругайте его. А я у вас не был. Слышите? Не был!.. — И ушел... Шумела метель. Иногда сквозь тучи проглядывала бледная луна. Рогов, выйдя за околицу прииска, брел по дороге. Сапоги его оставля ли на снегу темные следы. Вещь, которую сегодня хотел унести из кабинета Егорка, была та са мая картина, что стояла у директора на шкафу. Ее подарил Рогову еще в молодости художник Гринев. Даря, он в шутку сказал: — Ты, Петруша, с картинкой будь осторожней: угли могут вспых нуть. Действительно, угли в печке были написаны так, что, казалось, от них пышет жар. Рогов брел вдоль Грязного ручья, когда услыхал чей-то плач. Подой дя поближе, он увидел: навалившись на один из валунов ручья, без утешно, безудержно плакал Егорка. Рогов подошел к нему и присел на соседний валун, обдумывая, как начать разговор. — Замерз, поди? — спросил Рогов. — Валяй домой! — Чего подкрались-то? — волчонком огрызнулся Егорка.—Из-за вас теперь вором прозовут... — А вот и не прозовут.... — Все подглядываете, — не слушая Рогова, сказал Егорка. — А я вот не вор. Я только хотел на одну ночь взять эту картину — угли посмотреть. А к утру бы я вернул. И вы бы не узнали, если 6pi не подглядывали. Рогов был озадачен явно несправедливым упреком: — Вот, зелена ягодка! — добродушно запротестовал он. — Да я же совсем случайно накрыл тебя... Ты вот лучше скажи, как в кабинет попал. Егорка высморкался, вздохнул, но не ответил. — Скажи, я ругать не буду. — По березе, — коротко ответил Егорка. — Так она же в пяти метрах от окна! — удивился Рогов. — Так она ведь не лиственница, а береза—гибкая. Это лиственница сразу ломается, а береза гнется. Вот я и согнул ее до окошка. После этих слов Егорка первый раз в жизни услышал, как смеется Рогов. Смех у него был грудной, глуховатый, как шум водопада в пещере. — Да, брат... Да... — смеясь, бормотал он. — Вот оно как, . зелена ягодка!.. Глеб-то Фомич... Да... Кошельки-то разные... Да... Из-за туч лился зеленоватый свет луны на побелевшие от снега камни,
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2