Сибирские огни, 1959, № 12
— Что это с вами? Не здоров что-то, — пробормотал я, отводя глаза. — Трясет и мо розит... Малярия, наверное. Смотри-ка ты, окаянная, как перевернула, и лица на вас нет! Я сейчас вам целебный навар приготовлю! И она полезла в шкаф за какой- то травой. Я поспешил уйти в свою комнату. Ходил из угла в угол и думал: «Ну, как ей сказать? Выдержит ли? А вдруг сердце»... Анна Васильевна принесла полстакана черного сока с зеленой пе ной. Вот выпейте да полежите, как рукой снимет. Ишь, ведь, так всего и колотит. Вот еще напасть-то! Мне пришлось выпить полынную горечь. Лицо мое исказилось. — Ничего, ничего, — утешала добрая хозяйка. — Я как-то в колхо зе подхватила ее, трясучку, так этой травой и вылечилась. И мужа ею же выходила. Через полчаса я незаметно выскользнул из дома. В этот день я выступал на строительстве театра. У нас вошло в обычай в обеденный перерыв давать небольшие кон церты на заводах, в артелях, на стройках. Я всегда выступал с Асей. Помню, я зашел в парк, где строили театр. Здание и снаружи, и внутри в лесах. Вокруг него лежали горы кирпичей, гальки, песку, досок. Женщины, от известковой пыли белые, как мельники, бросали лопатами гальку на большое наклонное сито. Мужчины катили тачки с кирпичами, штукатуры на лесах шлепали на стены лопаточками липкую смесь, раз глаживали ее. ь Внутри театра в большом и гулком зале грохот, визг пилы, за ноги цеплялись кольца стружек, щепки. Уже сколачивали сцену. Над ней со оружали решетчатые колосники. Прораб кому-то кричал: — Стоит, и руки в карманы, да разве это работа? Старичок-скульптор, поднятый в люльке, украшал потолок замысло ватой лепкой. Иван Гагарин после клуба уже работал в театре. Он красил грими ровочные. Бордюр прочерчивал синей краской, а низ стены покрывал зеленой. Сбив на затылок шапку, он палочкой взбалтывал в банке крас ку и громко пел: Ой, Днипро, Днипро, Ты широк, могуч... Едва мы закурили, как по зыбучим мосткам над оркестровой ямой на сцену пробежала Ася. Рабочие уже усаживались в зале на досках, на чурбаках, на ящиках. Они раскладывали на газетах, на тряпицах обед. Иван Гагарин сгреб с середины сцены щепки, осколки стекла, об резки досок и поставил для меня стул. Дорогие товарищи! — объявил он. — К нам в гости пришли ар тисты. Вот они, значит, споют нам, сыграют, а уж сплясать вы сами спля шете. И не смущайтесь, — обедайте на здоровье. Мы вышли. Встретили нас молчанием. Даже будто неприветливо. Устали, должно быть. Д а и на обед прихватили не ахти уж что. Переглянулись мы с Асей, дал я несколько аккордов, и полился ее голос: «Валенки, валенки, эх, да не подшиты, стареньки». В пустом зале голос звучал сильно и сочно. Лицо ее зарумянилось, будто вспыхнуло. Слушатели и есть перестали. А потом Ася и пошла, и пошла петь всякие «страдания», частушки. Вся так и горит, приплясывает.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2