Сибирские огни, 1959, № 12

несло теплом. Правда, кровать оказалась одна, но зато очень широкая, и мы свободно улеглись двое. Так и началась наша жизнь в Нальчике... 4 На другой день я уже репетировал с певицей Асей Колыбельниковой номера для концерта. Кроме филармонии, мне пришлось начать работать в драмтеатре заведующим музыкальной частью. В театре не было оркестра, не было пианиста, да и здания-то у него не было: немцы взорвали, а костюмы и парики разграбили. Актеры играли в маленьком кино. Кончится послед­ ний сеанс в одиннадцать вечера, и начинает работу театр. Узенький, ма­ ленький зал, крошечная сцена, выйдут четыре человека, и повернуться негде. Изо рта валил пар. Актеры замерзали и репетировали в пальто. Гримировочных не было. Во время спектаклей раздевались и гримирова­ лись на сцене за декорациями, в уголке, около железной печки. Стулья удавалось поставить только для женщин, а мужчины весь спектакль му­ чались на ногах. Кашлять, говорить нельзя — на сцене слышно. В столо­ вых давали одну мамалыгу да мутный чай. Кукурузный рассыпающийся хлеб приносили с собой в кармане. С салазками ходили в горы и рубили на дрова дикие груши и яблони. Актеров пока было всего двенадцать человек. Но это приехали насто­ ящие энтузиасты. Они начинали дело на голом месте... Репетировали в небольшой комнате — в комитете по делам искусств. И здесь было очень холодно, электричество не горело — наши, отступая, взорвали электростанцию. Сидели вокруг стола с керосиновой лампой, не снимая пальто: дверь плотно не закрывалась, в щели дуло, пол был ле­ дяной. Весело трещала неунывающая железная печка, словно обещала весну, цветы и жаркое солнце. Места за столом не хватило, и я устроился на чинаровых поленьях у печки, смотрел в огонь, слушал репетицию. Актеры читали по тетрадкам, разбирали текст, а я грел руки, про­ тянув их над раскаленной, красной печкой. И все мне казалось, что живу я как-то не так. Что — баян? Хлеб надо сеять, на заводе работать, дома строить. Уходил я домой совсем мрачный. Из ущелий приполз сырой, вязкий туман, от него першило в горле. Пальто и лицо намокли. Погребной холод пронизывал насквозь. В раз­ ряженном, горном воздухе дышалось с трудом, болело сердце. Была го­ лоледица, ноги разъезжались, из водосточных труб текло, и город тонул в непроглядном мраке. Я шел пустынными улицами, мимо развалин, меж черных и страшных скелетов зданий. И вдруг я вспомнил: сегодня мне исполнилось двадцать пять лет. И от этого сделалось совсем грустно и одиноко. Нет, нет, нужно что-то делать, нельзя так жить. Из тумана вынырнул Иван Гагарин. — А я поплелся тебя встречать. Муторно одному. Мы обрадовались друг другу. — А ты знаешь, Ваня, у меня ведь сегодня день рождения, — улыб­ нулся я. — Но-о! Поздравляю! Сто лет тебе жизни, да такой, чтобы люди спасибо сказали. Эх, и чарки нет! — Он крепко пожал мне руку. Мы свернули цигарки и пошли. — Какой мрачный город, — пробормотал я. — Д а -a, похвалиться нечем. Но ничего, ничего, пройдет два-три го­ да, и — оглянуться не успеешь — он снова будет прежним. Уж печи-то я как-нибудь в городе все налажу. Я ведь печник. И столяр. И маляр. И еще стекольщик, учти!