Сибирские огни, 1959, № 12

в безмолвие и стужу снежных пустынь. Мелькали тусклые огоньки — это затонули в снегах деревеньки. Кончалась степь, тянулись леса, седые от инея, и вновь приходила степь. Я, лежа на средней полке, курил. Вагон уже спал. Стук колес наве­ вал дремоту, в вагоне стадо:уютнее, теплее. Цигарка обжигала пальцы. Не спалось, не спалось, Сердце щемило. Я ехал в одном с тобой поезде. Но ты не знала, что я мчусь с тобой рядом. Мчусь туда же, туда же! Я буду жить около тебя, у подножия одних и тех же гор, всего лишь два часа езды будут разделять нас. Но вот их-то никогда и нельзя преодо­ леть. Зачем же я тороплюсь за тобой? Смешно. Люди сходили, таща чемоданы, вваливались новые, засыпанные сне­ гом, приносили в вагон холод и запах лесов, а потом и эти куда-то при­ езжали, прыгали с подножек, чтобы никогда не встретиться со мной. На смену им опять с гвалтом врывались незнакомые. Они располагались на полках, на фанерных чемоданах и говорили о женах, о ценах на продук­ ты, о трудной работе в колхозах, об эвакуации, о бомбежках, толковали о политике, о втором фронте. Военные рассказывали о сражениях, матери, слушая, плакали, безусые ребята стискивали зубы. Катился и катился дорожный поток от Сибири до Кавказа. Это шу­ мела сама жизнь с ее горем и счастьем. А я был захвачен своей тоской. Весь этот долгий путь меня сопровождали слепые певцы и гармони­ сты. Они пели о войне, о фронтовых друзьях, о прославленных генералах и о России. Бабы горестно вздыхали и щедро сыпали им в шапки медяки. Мы — баянисты — никогда не бываем одиноки. Как в холод люди собираются у костра, так собираются они и около баяниста. Праздник ли, свадьба ли, день рождения или молодежный вечер — люди бегут ко мне. Так — и в вагоне. Едва увидели баян, стали просить: «Сыграй! По­ весели душу!» А разве плохо «развеселить душу»? Да еще в такое время, когда ей нелегко, когда она полна тревоги за родную землю. И хоть мне хотелось побыть одному, я вытащил из футляра баян и заиграл. Пасса­ жиры забили мое отделение, •столпились в проходе. Рядом со мной облокотилась на столик худенькая, хрупкая, почти прозрачная девушка. Ее милое бледное лицо наполнилось грустью, глаза не видели того, что мелькало за окном. А что же она видела? Может быть, родной город, разрушенный фашистами? Или друга, стреляющего из дота на берегу Волги? Или отца, пропавшего без вести? А вот сидит крупная костлявая старуха, поджала шершавые губы, не шевельнется. Только ее коричневые, в мозолях и шрамах, руки чуть дрожат, торопливо перебирая на коленях вязаный платок. Отчего же по­ темнело лицо ее? Или вспомнила она о сыновьях, что скрылись где-то в дыму и грохоте боев? Сурово и грозно ее лицо! А напротив сидит солдат с палкой. У него пухлое, круглое лицо, бри­ тая голова. Глаза его — яркие, синие щелочки — будто все время лукаво щурятся. И весь он переполнен приветливостью и вниманием. Я уже дав­ но почувствовал к этому солдату доверие. Но его добродушное лицо сей­ час стало строгим и скорбным. Он положил руки на конец палки, уткнул в них подбородок, задумался. О чем же? О фронтовых друзьях, павших на полях сражений? О родине? О ранах своих? Или о детишках, о жене —ждут ли? А баян Поет и поет'. Я закрываю глаза и вижу дожди над березами, золотые волны пшеничного поля, косматый лес на берегу реки, пропе­ ченные солнцем избы... о ; 1 . ' И мой баян рассказывает обо всем, что я вижу. Так и пел он всю Дорогу, и собирались около меня люди: слушали,