Сибирские огни, 1959, № 12

ком «Черняховском», Андрей дурашливо-жеманно пощипывал гитарные струны и пел несуразные ласковые слова. Развернись, гармоника, по столику, Я тебя, как песню, подниму... Выходила тоненькая-тоненькая, Тоней называлась потому. А потом вдруг спросил совершенно серьезно: — Антонина Николаевна, а все-таки когда вы пойдете за меня за ­ муж! Сколько же можно ждать? Тогда Антонина опять — в который уже раз — обратила все в шутку, и, отобрав у него гитару, сама попыталась что-то сыграть, но так легко й просто, как все получалось у Андрея, у нее не вышло, и стало неловко. С того вечера прошел ровно месяц, и между «Орленком» и «Черня­ ховским», ушедшим в Подкаменную, лежали пороги, скалистые узости шивер и такие туманные, поросшие тайгой хребты, что их даже не всег­ д а брало и радио. Однако Антонина думала об этих необычных словах весь бесконеч­ но тянувшийся месяц, и сложнее всего было то, что сама прекрасно зна- л а — Андрей, конечно, обо всем догадывается. Они слишком давно и пристально изучали друг друга, чтобы ошибиться в таких вещах. Две зимы просидев за одной партой на курсах комсостава речного флота, они все-таки продолжали называть друг друга на «вы» и только по имени и отчеству, хотя все курсы — двадцать пять бывалых речни­ ков, в присутствии женщины умевшие не говорить лишнего, в душе были уверены, что в конце концов их молчаливым однокурсникам не миновать загса. Но ни сама Антонина, ни Андрей до их последнего разговора в этом уверены не были. Все дело было в ее несчастном первом замужестве. — Пуганая ворона и на молоко дует, — объединив две пословицы, любила невесело посмеяться над собой Антонина. Но легче ей от этого никогда не становилось. За иллюминатором под чьими-то тяжелыми шагами поскрипывала жиденькая сходня — совсем так, как поскрипывала она два с половиной года назад на «Академике Вильямсе», когда возвращался с берега пья­ ный кочегар Пашка Сычев, ее первый муж... А она, вот так же^зная, что в шесть надо заступать на рулевую вах­ ту, ждала его, по целой ночи не сомкнув глаз в их «семейной» каюте. От тех одиноких ночей, казалось, на всю жизнь осталась у нее оби­ да на мужа, ненависть ко всем пьяницам вообще и чувство дочерней бла­ годарности к своему тогдашнему капитану. Еще неизвестно, как бы распутался затянувшийся узел ее трудных ■отношений с первым мужем, если бы в дело не вмешался он, бессменный водитель «Академика», — все примечающий, молчаливый и мрачнова­ тый старик с усами Тараса Шевченко и справедливым сердцем скрытого добряка. Вот в этом же Колюжном Бору он списал Павла Сычева на берег с такой характеристикой, что места на реке даже в командах буксирных толкачей — «лаптежников» ему уже после не нашлось, а ее, тогда штат­ ного рулевого Тоньку Сычеву, послал осенью на курсы комсостава, где она была единственной женщиной среди двадцати пяти буксирных стар­ шин, боцманов и рулевых со значками отличников речного флота. Ко­ нечно, помогла и семилетка, бывшая за ее плечами, но зимой затонские рассказывали, что старик-капитан сам дважды ходил к начальнику паро­ ходства и все-таки упросил его — опыта ради — принять Антонину на курсы, а прощаясь с ней, сказал глядя в сторону: