Сибирские огни, 1959, № 11

ду так... В последние два-три года я много думал о воспитании чувств, о том, как понять странные порой поступки людей, и если уж начистоту, то и свои собственные чувства. Рылся в книгах, спорил. А ответ нашелся как- то неожиданно, на колхозном стане... Даже не ответ, а только первый про­ блеск, первое, на мой взгляд, правильное наблюдение.— Василий пробе­ жал взглядом по залу, но, убедившись, что все заинтересованно слушают, продолжал уже более связно.— Мы часто повторяем: наша марксистская философия дает ключ к раскрытию самых сложных явлений жизни. Пов- торять-то повторяем, а умеем ли пользоваться этим ключом? Мне кажет­ ся, нет. Знать философию, как знаем ее мы,— это еще ученичество. Глав­ ное и самое трудное начинается потом, когда человек в своей науке, сво­ ем профессиональном деле обнаруживает конкретные проявления и под­ тверждения общих диалектических закономерностей. Вот, к примеру, чув­ ства.. Часто можно слышать или читать о дружбе или о любви на всю жизнь. Захватили эти чувства людей, и огонь их греет, не угасая. Так это? По-моему, не совсем так. Если чувство, возникнув, останется таким, каким было вначале, оно угаснет. А умеем ли мы проследить, в чем и как состоит развитие, вовремя предупредить угасание? Нет. Если говорить о любви, то объявления о разводах подтверждают это красноречивее неку­ да. В жизни, конечно, немало противоположных примеров, но чаще всего люди находят пути развития чувств на ощупь, иной раз и не подозревая, что именно они ищут, почему возникли трудности. А знать надо бы, осо­ бенно нам, педагогам. Но мы не знаем... И все это не в чувствах только, а и в литературе тоже, в том, как ее нам преподают. Василий покрепче сжал раскрытую записную книжку. Скованность, которую он испытывал вначале, когда заговорил о чувствах, прошла. Ему казалось уже, что он не на трибуне вовсе. Нет, он наедине с большим вни­ мательным другом, которому все можно доверить. Он думал об Оленеве и его выступлении, о школьной линейке, сорванной Сухниным, о Зверевой, какой она была во время споров. Все это — такое внешне разное, несвя­ занное, объединилось в сознании, стало подтверждением того, о чем он собирался еще сказать. — Тут вот Агнесса Ильинична утверждала, что у нас, мол, в основ­ ном, порядок. Программу, какую положено, мы изучаем, семинары прово­ дим. А если Оленев ерунду написал, так это, дескать, из-за постороннего влияния. Промолчали мы все тогда, на вечере, тоже, выходит, не по сво­ ей вине, а просто из-за деликатности, что ли... В общем, все будто бы слу­ чайно... Пусть не покажется, что я хочу обвинить только других. Я сам виноват не меньше, даже, может быть, больше. Я ведь и сам тогда на ве­ чере промолчал, да и вообще...Словом, что там скрывать, глупостей мно­ го наделал за последний год... Но речь не об этом сейчас. Не потому ли мы, к примеру, промолчали на вечере, что идейная наша зрелость... что мы недостаточно идейно зрелые? Как мы изучаем литературу? Преподно­ сят нам ее очень уж благополучной да благообразной. Взять хотя бы Ма­ яковского. Нам о нем так рассказывали, что и не поймешь, был он когда- то футуристом или только так, по ошибке, попал в их компанию? Словно никаких колебаний он не испытывал, а с литературными противниками воевал почти что забавляясь,— такие они никчемные и бесталанные... Или возьмите курс современной литературы. Слушаешь лекции, читаешь учебные пособия и приходишь к выводу, что все-то у нас тихо и мирно. А теперь, после постановления о журналах «Звезда» и «Ленинград», вдруг выясняется: совсем не тишь и гладь... Не знаю, может, я много на себя беру, но не сказывается ли и в этом неумение увидеть и раскрыть слож­ ную диалектику развития литературы? А ведь это приводит к тому, что мы, студенты, лишаемся опыта идейной борьбы, умения в малом увидеть большое, как произошло, по-моему, на заводском вечере. А еще хуже того—