Сибирские огни, 1959, № 11

ожиданное для него самого осуждение. Ему казалось, что Зверева гово­ рит не о том, и не так, как должна говорить, что она старательно обходит наиболее важное. Но когда он попытался решить, а что же самое важное, мысли его спутались, и он стал думать, что зря придирается к старой пре­ подавательнице. — Пусть мне простят: я не стану повторять оценку, которая дана в историческом докладе Андрея Александровича Жданова так называемому творчеству Михаила Зощенко,— продолжала Зверева.— Доклад — это выдающееся произведение критической мысли. Я лишь хочу добавить, что меня всегда до глубины души возмущало коверканье великого русско­ го языка, которое многие оценивали как своеобразие зощенковского стиля. Это не стиль—это, извините меня за резкость,—издевательство над язы­ ком. Считаю очень прискорбным, что один из наших студентов оказался на поводу у эстетов, что мы не сумели противостоять влиянию, которому он поддался вне стен нашего института. Она собиралась уже сойти с трибуны, когда Иванников спросил, как она сама оценивает работу кафедры русской литературы и языка. Звере­ ва непослушными пальцами стала поправлять на носу пенсне, подняла голову. — Простите, я не совсем поняла вас, Виктор Семенович... Вы считае­ те, что кафедра отклоняется от программы или неправильно ведет пре­ подавание. — Так вопрос я не ставлю,— возразил спокойно Иванников.— Я просто хотел обратить ваше внимание на то, что постановление дает нам возможность с большей глубиной оценить собственную работу. Я, кажет­ ся, прервал вас... — Нет, нет... Пожалуйста... я... у меня все... Спускалась с трибуны Зверева быстрее и энергичнее, чем поднялась на нее. — А собрание пока скучное,— раздался сухой голос Почивалина. Василий быстро написал записку и передал вперед. — Ты выступишь? — спросила Маша. В голосе ее были те же нотки нерешительности и сомнения, которые были сегодня днем, когда она про­ сила не спорить с Эммой. Василий опять подумал, что Маша не должна говорить так, что отмалчиваться, стоять в стороне нельзя. — Все будет хорошо,— негромко ответил он.— И так надо... ...Иванников назвал его фамилию, когда он совсем не ожидал этого, Василий поспешно поднялся, но тут же понял, что сейчас будет выступать кто-то другой, кажется, с инфака, а ему надо приготовиться. Он полез в карман за блокнотом. Поверх его руки легла мягкая теплая рука Маши, и нечаянная эта ласка, желанная сама по себе, была особенно дорога еще и тем, что в ней угадал Василий невысказанную словами поддержку: «Если ты все-таки выступаешь, я желаю тебе успеха». Василий перелистал записи. Он мысленно спорил уже и с Эммой, и с Агнессой Ильиничной. Он и сейчас волновался, но это было совсем иное, рабочее волнение. И все же, взойдя на трибуну, он не смог заговорить сразу. Вначале все лица в зале казались ему одинаково расплывчатыми, неотличимыми. Но потом он отыскал Машу—она наклонилась вперед в напряженном ожи­ дании; Костю — этот поднял сжатый кулак, точно хотел сказать: «Ну-ка, наподдавай кому следует!» А вот и Эмма. Она во втором ряду. Губы ее упрямо сжаты, лицо застыло. i — Я вот о чем,— начал Василий, сладив с собой.— Я о постановле­ нии, вернее не о нем самом, а о том, какие мысли оно вызвало у меня. Пусть то, что я скажу, с виду, ну, элементарно, что ли... Но это лишь с ви-,