Сибирские огни, 1959, № 11

Он размахивал перед Василием руками и спорил как будто с ним, нападал на него. — Думаешь, одна Маша такая? Ничуть не бывало. Майка, к приме­ ру, чего, спрашивается, мудрит? Я перед ней хочу душу наизнанку, а она: «Любопытно». И усмехается своей улыбкой, от которой меня прямо в бе­ шенство! Чего она гордится? Отец — важная персона? Так не она же ди-, ректор, а папаша! А! Ну их всех к черту! Плюнуть и забыть! Если, как другие некоторые, не теряться, так обратная картина получится. Может, сам ты виноват? Полюбил, и тебя полюбили, так не канителил бы, волок Машу в загс, чтобы уж все до конца. Не дождавшись ответа, Костя неожиданно выгреб ногой мусор из-за вешалки. — Черт знает, что такое! Ему лень, а ты убирай! Он резко принялся мести в комнате, отшвырнув попавшуюся под ру­ ку табуретку. В воздухе повисла пыль, вызывавшая в носу и горле про­ тивное ощущение сухости. Костя закашлялся и, наскоро собрав мусор в обрывок оберточной бумаги, все так же резко и сердито принялся раз­ брызгивать воду. Эта работа охладила его гнев. Не выпуская из рук кружки, он присел рядом с Василием. — Нет, видно, неудачливые мы с тобой,— вздохнул он.— Ты посмот- рел бы, как у Тропова с Валей Зориной. Ребятишки ведь почти, а какая у них любовь! Валя хоть и посмеивается над Виктором, а сто раз на день прибежит: где он, да что с ним. И он тоже — чуть свободная минута — к ней. Нет, ты мне объясни, что это? Везение? Вот они договорились, как за ­ кончат вечернюю школу, поженятся. Даже деньги откладывают на свадь­ бу. Оба! Таятся, чудаки, с этим, а мне завидно, честное слово, что у меня не так. Или мы с тобой не умеем, не понимаем чего-то, или огрубели, очер­ ствели... В окопе с ребятами было проще, привычнее, а тут на каждом ша­ гу неизвестное... А, что там!.. Смыслов выплеснул остаток воды под стол, а Василий подумал, что надо бы выплеснуть из души чувства, как воду из кружки, и не мучиться больше. Но от этой нелепой и злой мысли стало еще больнее. — А может, мудрим мы с тобой, Василек? — снова заговорил Костя.— Может, трагедии разыгрываем, а надо, как все, попросту? Василий медленно поднял голову. — Как попросту? — он заговорил так сурово и сердито, как давно не говорил.—Ночь переспал и дальше—это ты называешь попросту? Или как Радов? Ты говоришь — все? Неправда! Все честные не на Борьку же по­ хожи. Я не хочу и не могу так. Понимаешь ты, не могу! Всю войну душа— в кулаке и сам — в кулаке. А сердце не камень, живое... — Он умолк, уставившись на свои руки, потом с горечью продолжал.— Конечно, я сам во всем виноват. Ну что я такое: студентик. Замахнулся на большое, на психику человека, а не сумел разобраться в самом себе, в чувстве своем. И даже....даже от секретарства отказался. Неужели в этом дело, Костя? А я ведь на всю жизнь люблю! Пойми: на всю жизнь! Бороться, драться буду! — Ты рубашку мою отпусти,— Костя отстранился от Василия.— Вот и оставь тебя одного... То спокойный, то бешеный. А Василий припомнил подробности первой ссоры в тот вечер, когда силой увел Машу с собрания. Маша тогда вернулась к нему — пусть не чудо-девицей, а земной Ивушкой, но эту новую Машу он любил больше прежней. Сейчас же не остановить, не удержать ее! И рушится не сказка, рушится часть его жизни. Он поднял широколобую тяжелую голову, огляделся. В тускло осве­ щенной комнате громоздились блеклые вещи. За окном было серое холод­ ное небо, мороз, скользкая настывшая земля. Ночь...