Сибирские огни, 1959, № 11
К Маше подошли еще двое избирателей. Она вполголоса объясня лась с ними, но глаза ее сохраняли прежнее выражение. Нет, в самом деле, день — праздничный. Василий бродил по инсти туту и всюду находил подтверждение тому, что почувствовал сегодня ут ром. Он заговаривал с малознакомыми студентами, и это никого не удив ляло. К нему тоже подходили, поздравляли, как именинника. Василий вспомнил благодарный взгляд Маши. Нет, не может она жестоко поступить с ним! К Горнову пробрался Долинин, непохожий на себя: он и голову дер жал увереннее, строже и вышагивал тверже, чем обычно. — Я тоже проголосовал, — сообщил Назар Семенович. — Я—и такие выборы! Можешь ты понять? Нет, ты не можешь! Он счастливо улыбнулся. Лицо у него тоже было иное, не всегдаш нее. Глаза сияли, а жидкие волосы весело разлохматились. — Ты не встречал Эмму? Пойду, разыщу ее... — Долинин нырнул в толпу. Вернувшись вечером в общежитие, Василий с наслаждением вытя нул на кровати затекшие ноги. Долинин все еще не возвращался или ус пел уже снова уйти. Было покойно лежать, прислушиваясь к голосам за стеной и глядя в окно, за которым четко вырисовывалась на фоне безоб лачного освещенного луной неба молчаливая береза. Она снова вся в инее, вся в блестках... Василий не заметил, как задремал, и сон его был легкий. Разбудили его тяжелые шаги Долинина. В комнате горел свет, было тихо. Голоса за стенкой умолкли. Значит, уже поздно. Назар Семенович, почувствовав взгляд Василия, круто обернулся. — Ну что? Смотри, радуйся! — закричал он. — Все спокойные, все добрые, пока не разнюхают куска послаще, полакомее. А разнюхают, так и кидаются. И ты не лучше — все одинаковы! Гневная вспышка обессилела его. Он рухнул на кровать и с минуту сидел, не двигаясь. Потом встал потушить свет, принялся раздеваться. Медленно, точно из последних сил. Василий изумленно молчал, не вполне уверовав, что перед ним тот самый Долинин, который недавно с такой радостью и гордостью сообщил: «Я тоже проголосовал!» — Ну что ж ты? Смейся/издевайся, — опять заговорил Долинин с непонятным Василию вызовом. — Я только что от Эммы, и она прогна ла меня. Она играла, а я поверил: серьезно! Старая изжеванная тряпка! Василий присел рядом с ним, хотя не знал, что же надо делать или говорить. — Не думай, я не пьян, — устало продолжал Назар Семенович. — И очень жаль, что не пьян. Выпить, забыться — все-таки утешение. А у меня нет даже этого... В жизни ты или герой, или навоз. А навоз и лю бовь — смешно! Любят других, кто герой или похож на героев. Мне то же было когда-то двадцать два. Мечты, планы! Эх! Тебе известно, что я был, понимаешь, был в партии, что меня исключили, что я сидел в тюрь ме? Так вот, знай... Можешь отвернуться, перестать узнавать — я при вык. А в чем я виноват? В чем? Ни в чем! Он оттолкнул Василия, который пытался взять его за плечи, чтобы успокоить. — Я верил: хороший человек, чуть не молился на него. Я гордился, что могу работать под его началом. Видный специалист, директор комби ната, старый коммунист. Ты разве поверил бы сразу, что близкий чело век, что Костя, например, или даже Маша и вдруг — подлость, преда тельство? Иные, впрочем, запросто... Не верить — безопасней... А я ве- цил! Ну, ладно. Он с виду кристалл, а все — фальшь, грязь... Вырезали
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2