Сибирские огни, 1959, № 11

сказал он. — Вас просят прийти, а вы поворачиваетесь спиной. И что это за капризы: хочу сдаю, хочу нет. Взялся, тяни, пусть даже лоб тре­ щит. Вам разрешение дали не ради красивых глаз. Вам поверили — че­ ловек к делу рвется, чувства, характер в нем настоящие. А вы?.. Перед вами давно дорога в жизнь. НемогЦеная дорога! Рубите лес, гатите доро­ гу дальше. А вы чуть оцарапались и руки опустили... Горнов сидел, вцепившись в одеяло руками и уткнув угрюмые глаза в угол. Ему хотелось, чтобы Иванников сказал поскорее все, что считает нужным, и оставил его в покое. На месте Иванникова он и сам говорил бы то же и, пожалуй, теми же словами. И так же был бы неправ, потому- что главное не в том, сдавать или не сдавать... Перед Василием возник институтский двор, Маша, Рохлин. И снова ему стало так же плохо, как вчера, когда он разорвал рубашку. Виктор Семенович решительно придвинул стул, сел напротив Гор- нова. — Что же вы молчите?—спросил он. Василий еще ниже опустил го­ лову, а Виктор Семенович припомнил намек Зверевой на какую-то ссору и только теперь понял, что с самого начала неправильно истолковал по­ ведение Горнова, что ссора, вероятно,— главная причина, а он не придал ей значения... Жизнь столкнула его с самыми сокровенными чувствами, а он отмахнулся от них и едва не наделал глупостей. — Я слышал, что у вас неприятности с Кротовой, — заговорил Виктор Семенович снова. — Д а вы-то не мальчик ведь! Он осекся, подумав, что опять начал не так, как надо. Горнов в любви, видимо, действительно мальчик, но без детской способности уте­ шаться и забывать. Случалось, что на дорогах войны загоралась для иных чистая и мужественная любовь, над которой не была властна даже смерть. Горнову, знать, не выпало такое. Война дала ему в избытке толь­ ко жестокий опыт борьбы и страданий. И чем дольше он ждал любви, тем сильнее она захватила его. — Знаете, Горнов, я наговорил вам много лишнего, — примиритель­ но произнес Иванников. — Может быть, и сейчас буду ломиться не в те двери. Решайте сами. Я надеюсь, вас не надо убеждать, что любовь не игрушка, не украшение, которые, если износились, сломались, не жалко и выбросить. Любовь — это так же важно и нужно, как труд. Ее тоже строить, беречь, возвышать надо! Василия остро ранили слова секретаря партбюро. Однако, чем боль­ нее ему было теперь, тем большее облегчение он испытывал, смутно наде­ ясь, что раз ему сейчас так плохо, что хуже невозможно, значит, дальше станет легче. » — У меня был сын,—очень тихо, но твердо продолжал Иванников.— Ему бы сейчас было двадцать два, как и вам. Я сказал бы ему то же, что и вам, очутись он на вашем месте... Он... он погиб в сорок третьем, под Смоленском... Слушайте, Горнов, я знаю, что такое любовь — к жен­ щине, к семье, к детям. Кое-кто на Западе, да и у нас твердили и твер­ дят еще, что любовь опошляется, когда сталкивается с реальной жизнью, ее прозой. Ложь! Труд и любовь разъединить, изолировать невозможно! Подумайте над этим, проверьте себя, свои поступки. Больше я ничего не могу вам посоветовать, но я хочу верить, что вы сами поймете, как не­ правы, делая то, что делаете теперь... Иванников поднялся — высокий и строгий, — хотел что-то добавить, но ничего не сказал и ушел. А Василий еще долго сидел в той же оцепе­ нелой позе. Лишь мысли его продолжали свой мучительный бег, и все сильнее становилось чувство протеста. «Нет, не может быть... Еще не ко­ нец, — думал он, вспоминая Машу, ее последний отчаянный поцелуй... —Все слишком важно, чтобы отступиться... Нет!»