Сибирские огни, 1959, № 11

нее утверждал, если не ошибаюсь, Фридрих Энгельс. Он говорил, что лю­ ди вынуждены лучшие годы жизни отдавать тому, чтобы к старости обес­ печить совсем не радующий их достаток. Так что не бросайся словами и не забывай о себе. Ты ведь не спешишь со Смысловым в загс. Водишь его за нос, а парень сохнет. — Костя? — тотчас откликнулась Майя. — Но при чем тут Костя? — Как же: разница вкусов, интеллект, культура! — подхватила Эм­ ма. — Ладно, пусть по-твоему. О вкусах не спорят. Одни ищут человека с хорошей зарплатой, с положением, другие предпочитают, чтобы все эти приятные вещи сочетались еще и с другими качествами... Дело твое. Но, пожалуйста, не бросайся словами. Разве мещанство в том, что человек хо­ рошо одевается, вкусно ест? Революция, представь себе, тоже соверша­ лась ради лучшей жизни. Теперь кто на что способен, тот так и живет. Значит, умей жить. А ты — мещанство! Майя не стала больше спорить. Павловская тоже утихла. Маша, при­ тянув к себе Лену, промолвила в самое ухо: — Ты согласишься, да? — Не знаю... Наверное, — Лена прижалась к ее груди, потом молча отошла к своей кровати. На фоне окна было видно каждое ее движение. Но вот Лена нагнулась, и сразу густая темень поглотила ее. Лишь по зву­ кам можно было определить, что она закуталась в одеяло, поправила по­ душку. Вскоре Маша услышала ее ровное, безмятежное дыхание и уди­ вилась. Как может Лена заснуть после того, что произошло? Неужели для нее все ясно и просто? Вот и для Павловской все кажется решенным раз и навсегда. Для Эммы — тоже. Они говорили о ней, о Маше, правду: про нужду и про то, как хочется счастливой жизни без нехваток. Маша вспомнила, как мать, плача, просила не забывать о Вовке, и подумала, что ее счастье невоз­ можно без их счастья. Перед глазами возникли материнские набрякшие руки и опять рядом с ними — уверенные сильные руки Рохлина. Это пос- ле недавнего спора приобрело особенный, встревоживший Машу смысл. Она гнала прочь мысли о Рохлине, однако они возвращались, еще более настойчивые, и Маша с испугом подумала, что сама не знает себя, Пав­ ловская же сказала правду не только о ее нужде, но всю правду до кон­ ца. Даже ту, которую Маша не подозревала или не хотела признать. Ей стало стыдно, и было жаль и себя, и мать с Вовкой, и Василия, #т кото­ рого она сегодня сбежала. Неужели она совсем не любит его? Но ведь он' хороший, чуткий, только не всегда понятный и определенный. А Рохлин? Маша попыталась решить, какой он, но вспомнила лишь сильные руки и вытатуированный якорек в круге. Что же это? Что такое происходит с нею? 6 I Говорила Зверева осторожно, стараясь подбирать слова помягче, по­ круглее, и на морщинистом лице была просьба: «Вы уж извините, голуб­ чик, что я беспокою вас, но как я могла не побеспокоить, когда такое де­ ло?» Иванникову стало неудобно, что она так волнуется, и он заверил, что всегда рад выслушать ее и, если сможет, помочь. — Я так и думала... Я и не сомневалась, — продолжала Зверева. — Но так неприятно... Конечно, нужно учитывать: молодость, горячность. Осуждать трудно. С другой стороны, все-таки тоже нехорошо: препода­ ватель прождал целый час, а Горнов не явился на экзамен. Иванников сразу насторожился, а Зверева заговорила виноватее прежнего: — Я понимаю, мы все должны быть внимательными, даже снисходи^ тельными, но не до такой же степени, чтобы без экзаменов. Я уже хотела