Сибирские огни, 1959, № 11

тить единомыслие в столь важном вопросе. — Он не смог больше выдер­ жать взятый тон и рассмеялся. — Вот что значит рассеянность... — Я просто не люблю, когда запаздывают, — ответил Почивалин. — Давно пора бы концерту. Маша почти не слушала, занятая своими мыслями о Зориной — та­ кой с виду обыкновенной, но способной работать лучше и больше других, о Тропове — смешном мужичке с ноготок, который еще несколько минут назад уверенно распоряжался в фойе, а сейчас покорно терпит шутливые упреки своей ершистой подружки... Маша пожалела, что сидит одна, без Василия. Наконец, зеленый плюшевый занавес, переливаясь в лучах прожекто­ ров, раскрылся, и начался концерт — веселый и яркий. Маша аплодиро­ вала своим, институтским, и заводским артистам с одинаковым энтузи­ азмом. Дубова с Рохлиным тоже аплодировали, и только Почивалин был сдержан, и если удостаивал кого-либо вежливым хлопком, то это случа­ лось тогда, когда остальные зрители восторженно неистовствовали. — Я ошибся, он не Магомет, он — олицетворение полярного без­ молвия, — шепнул Маше Рохлин. — Знаете, что это такое — полярное безмолвие? Никого и ничего на сотни километров вокруг. Мох и болот­ ные кочки, болотные кочки и мох. Д а еще серое небо над самой твоей го­ ловой. Как раз объявили об Оленеве. Григорий, бледный от волнения, поя­ вился на сцене. Переждав шум, уверенно встряхнул рыжей шевелюрой,, сказал: — Я прочту три стихотворения... Он декламировал нараспев, как это делают почти все поэты. Голос его неожиданно окреп, зазвенел. Стихи Оленева взволновали Машу. Когда он кончил читать и разда­ лись аплодисменты, Маша мысленно повторила запомнившиеся ей пос­ ледние строчки: «Я люблю и счастлив этим, нелюбим я — вот и плачу».— и решила, что Оленев вообще не такой, каким привыкли его видеть в ин­ ституте, что он лучше, умнее и много сердечнее. Эти мысли не покидали ее и тогда, когда Григорий читал стихи о санитарке, раненной в бою и отдавшей последний свой пакет товарищу по несчастью. Маша перестала замечать смешные рыжие кудри Оленева, а лицо его — грубоватое, широ­ кое — показалось привлекательным. Но вот что-то изменилось и в облике и в голосе Григория. Маша сна­ чала даже не поняла, что Оленев читает какие-то новые, странные сти­ хи, что он кого-то и за что-то ругает, куда-то зовет. Скуем метафор звонкую броню, Двуострый меч язвительного слова, Чтоб реализма разметать оковы И волю дать Парнасскому коню. Григорий привычно встряхнул головой и опять стал похож на преж­ него, вечно рисующегося Оленева, которого Василий однажды сравнил с молодым важничающим петушком. Маша поневоле признала, что сравне­ ние справедливое. Ей хотелось крикнуть Оленеву, остановить, однако не хватило смелости. В разных концах зала невпопад захлопали, потом кто-то крикнул: «Вот так отчебучил!» — и аплодисменты сменились хохотом. Оленев пе­ реломился в поклоне и скрылся за кулисами. Василий выступал в конце. Когда объявили, что еще один студент прочтет стихи, в зале раздались шутливые крики, которые смутили Васи­ лия. Он вытер вспотевшее лицо и сделал шаг вперед, к самой рампе. Мне двадцать два, а я все ученик... Он начал тихо, и низкий голос его потерялся в шуме и гуде. В зале