Сибирские огни, 1959, № 11

В самом деле, как представить геро­ ев книги, если автор не нарисовал их, а только едва наметил контуры? Вот несколько строк из рассказа Па­ устовского «Телеграмма»: «Тихон при­ шел на почту, пошептался с почтарем Ва­ силием, взял у него телеграфный бланк, повертел его и, долго вытирая рукавом усы, что-то писал на бланке корявыми буквами. Потом осторожно сложил бланк в шапку и поплелся к Катерине Ивановне». Я спросил одного из читателей, как он представил себе эту сцену, какие глаза у Тихона, какая у него шапка, старый или молодой был почтарь Василий, какая была почта, куда пришел Тихон. — Послушайте! — удивился мой со­ беседник, — да ведь об этом ничего не сказано. Откуда мне знать, какие у него глаза? Автор не написал. Он перелистал книгу и прочел вслух: «Сторож при пожарном сарае — Тихон, тощий, рыжий». — Вот и все, — сказал он. — Боль­ ше ничего не написано. Значит, я ниче­ го больше и не могу представить. И не нужно представлять. Но так рассуждать нельзя. Писатель видит своих героев с мельчайшими по­ дробностями, однако от него нельзя тре­ бовать, чтобы он изобразил эти подробно­ сти. Для того, чтобы описать все, что увидел Тихон на почте (двери, перегород­ ки, столы, чернильные пятна на них, поч­ таря Василия, его одежду и т. д.), пона­ добилось бы много страниц убористого текста. Увидеть героя — значит представить его со всеми подробностями. Нет подроб­ ностей — нет видения, нет героя. Это от­ носится в равной мере и к автору, и к читателю. Когда мы, наконец, увидим Тихона, то, очевидно, представим его одетым (хотя автор и не сказал, как он одет), и также очевидно, что в нашем воображении он появится не в какой-то одежде «вообще», но в одежде какого-то вполне определен­ ного покроя. Если мы вздумаем присмот­ реться к ней, то увидим, что и пуговицы на ней тоже не «пуговицы вообще», — они или черные костяные, или желтые латунные, или еще какие-нибудь. Разглядим руки Тихона и опять-таки увидим, что это не какие-то «средние ру­ ки», но черные, загрубелые, потрескав­ шиеся, или, скажем, худые, с тонкими прокуренными пальцами. Один читатель представит Тихона голубоглазым, с лох­ матыми рыжими бровями и сеткой крас­ ных жилок на лице, другому он увидится с сухим морщинистым лицом. Можно и так, и этак, и спорить здесь нечего. Прав будет и третий читатель, который как-то иначе увидит Тихона, его руки, одежду. Неправ будет только тот читатель, кото­ рый ничего не увидит. Писатель представляет своего героя с такими подробностями, как будто он и в самом деле подошел к нему и в упор раз­ глядывает его. Теперь перед ним встает задача передать это свое видение читате­ лям. Однако он не может прикрепить об­ раз к бумаге таким, как видит его, он мо­ жет назвать только одну-две самые ха­ рактерные черты этого образа. А читате­ лю уже и этого достаточно, чтобы воссоз­ дать этот образ на свой лад и обогатить его своими подробностями. Писатель дает лишь остов образа, общее направление, которого должен придерживаться чита­ тель. Таким заданным направлением яв­ ляются авторские указания: «тощий и рыжий», «дика, печальна, боязлива», «кудри черные до плеч» и т. д. Что же касается мельчайших подробностей, то они вовсе даже и не передаются. Если мы выстроим в ряд всех Тихонов, созданных воображением многочислен­ ных читателей, то, очевидно, все они бу­ дут разные. Одни будут в пальто, другие в полушубках, третьи в старых шинелях, четвертые в каких-то невозможных каца­ вейках, и лица у них будут разные, но только все эти Тихоны будут и тощими и рыжими: так сказал автор, и читатели послушались его. Во всем остальном их фантазии был дан полный простор. Но если читатель, оказывается, даже и не нуждается в подробностях, чтобы представить персонажей, о которых он читает, то, может быть, писателям и не­ зачем представлять себе своих героев и тем более с «мельчайшими подробностя­ ми»? Зачем разглядывать то, что невоз­ можно передать? Зачем это нужно, если читатели вынуждены находить какие-то другие, свои подробности? Может быть, прав был тот автор, кото­ рый стыдился изображать своих героев? Зачем раздумывать, какой Тихон? Поче­ му он обязательно должен быть тощим и рыжим? В начале этой работы мы цитировали выступления молодых писателей. Один из них задал вопрос: «Почему у меня ла­ борантка Нина высокая и с прямыми бе­ локурыми волосами, а ее подруга Ната­ ша маленькая, смуглая, с темными куд­ ряшками? Да просто для того, наверное, чтобы их не путал читатель. Можно бе­ локурый паричок и высокий рост пере­ дать Наташе, а темные локоны Нине? Можно, ничего от этого не изменится». В самом деле, не все ли равно, как вы­ глядит герой? Не все ли равно, какой Тихон? Однако автор изображает своего героя высоким или низеньким совсем не для того, чтобы читатель не спутал его с дру­ гими персонажами, но потому, что он его таким увидел. Голова у Ивана Никифоровича редь­ кой хвостом вверх совсем не для того, чтобы не спутали его с Иваном Ивано­ вичем, не для того, чтобы смешнее было, но потому, что он такой возник в вооб­ ражении Гоголя. «Я о себе прежде всего скажу, — писал Гончаров, — что я... увлекаюсь больше всего (как это заметил обо мне