Сибирские огни, 1959, № 11

Мельчайшие подробности ...г'оман выносился весь до мельчайших сцен и подробностей... И. А . Гончаров. Все мы как-то мыслим образами, пло­ хо ли, хорошо ли, но представляем ге­ роев книги или рассказа, который со­ бираемся написать, и когда заходит речь о том, как мыслит образами настоящий писатель, решаем, что у него это делает­ ся примерно так же, как и у нас. Творчество возможно на самых различ­ ных ступенях образного видения. Расска­ зы с героями-невидимками можно напи­ сать, даже совершенно не представляя в картинах все то, о чем пишешь. Однако нас интересует творчество настоящего писателя. Как он видит своих героев? До­ статочно ли такой способности видеть, какая есть у нас, чтобы написать отлич­ ную книгу? А если эта наша способность требует дополнительного развития, то до какой степени следует ее развивать? Где находится верхний предел этой яркости мышления? Когда писатель утверждает, что видит своих героев с какой-то особой отчетли­ востью, как живых, иногда даже ярче, чем предметы окружающей действитель­ ности, то мы не совсем верим ему. Нам кажется, что тут не обходится без пре­ увеличения. Ведь на то он и мастер сло­ ва, чтобы уметь рассказать о самом обыкновенном необыкновенными сло­ вами. Мы полагаем, что если взять наши об­ разы, сделать их чуточку отчетливее, то они будут ничуть не хуже, чем у Фло­ бера, Толстого или любого другого писа­ теля, что этого уже и будет достаточно, чтобы написать роман. Однако все это не так. Образы настоя­ щего писателя не имеют ничего общего с этими нашими бледными картинами. Это явления совсем иного порядка. Они по­ трясающей яркости. Вероятно, что боль­ шинству людей за всю их жизнь не при­ ходилось видеть ни одного такого образа. Недаром А. Н. Толстой иногда ставил знак равенства между видеть и галлюци­ нировать. Когда возникает такой образ, то в него вглядываешься как в нечто почти ощутимое. Это не галлюцинация, но что-то такое же яркое, как галлюци­ нация. Обычный образ почти всегда лишен подробностей, а когда какое-нибудь лицо видится вот с такой яркостью, то на нем можно разглядеть не то что мельчайшие, но даже чуть ли не микроскопические подробности: и каждую морщину на ли­ це, блеск кожи, отдельные волоски, про­ жилки, просвечивающие в ушах, потер­ тые нитки на рукавах одежды и т. д. Лев Толстой видел своих героев с мельчайшими подробностями, однако где же эти подробности? Возвратимся к той же повести «Детство». Вот как изобра­ жаются ее персонажи: «Когда я стараюсь вспомнить матуш­ ку такою, какой она была в это время, мне представляются только ее карие глаза, выражающие всегда одинаковую доброту и любовь, родинка на шее, не­ много ниже того места, где вьются воло­ сики, шитый белый воротничок, нежная сухая рука...». «Перед роялем сидела черномазая моя сестричка Любочка и розовенькими, только что вымытыми холодной водичкой пальчиками с заметным напряжением разыгрывала этюды Clementi. Ей было одиннадцать лет; она ходила в коротень­ ком холстинковом платьице, в беленьких обшитых кружевами панталончиках...». Присмотримся, как рисует портреты О. Генри. «Его рот напоминал щель в почтовом ящике». «Он носил бакенбар­ ды, похожие на маленькие бараньи кот­ летки». «Ему было лет двадцать пять, а на вид все сорок. Половину его лица скрывала курчавая рыжая борода, похо­ жая на коврик для вытирания ног, толь­ ко без надписи «Добро пожаловать». У него был болезненный, жалкий, заиски­ вающий вид». Ни одного из своих многочисленных героев О. Генри не изобразил не то что с мельчайшими подробностями, но даже с какими бы то ни было подробностями. Каждый из них изображен одним ударом кисти. Издали мы видим портрет, и это даже очень яркий портрет, но когда на­ чинаем приглядываться, то замечаем, что на холсте нет ничего, кроме одного-двух смелых мазков кистью. Но, может быть, в таком случае мы, читатели, были правы, что не предста­ вили ни Онегина, ни Ленского, ни Гам­ лета? Как можно требовать от нас. что­ бы мы увидели их, со всеми подробностя­ ми, присущими живому человеку, если они нарисованы «одним мазком»? Вообразите, что художник вздумал изобразить героев «Евгения Онегина», точно придерживаясь пушкинского тек­ ста, избегая вносить что-либо от себя. Вместо портрета Ленского он должен был бы нарисовать черные кудри да на том и остановиться. Еще труднее было бы нарисовать Онегина. Пушкин не ска­ зал, какое у него лицо. Татьяна Ларина? Но в поэме не дано ни одной ее зримой внешней черты. Д ик а , печальна , молчалива . К ак л ан ь лесн ая , боязлива И грать и прыгать не хотела , И часто целый день одна Сидела молча у окна.