Сибирские огни, 1959, № 11

ком на сознательности, поэтому стращать нельзя... Бьюсь я, бьюсь, а он ни в какую. Не хочет вступать, — и конец. Меня всего коробит. За что, скажи, воевал я? За что столько крови пролил? Разве не за то, чтобы дать крестьянам во всей стране возможность жить счастливой социали­ стической жизнью? Еще на войне я мечтал об этом. Никакой другой доро- • ги, кроме дороги социализма, мне не надо. Почему же он не хочет по­ нять меня?.. Вот и сошлись мы с ним — стена со стеной: два брата, две ’ разные — как их там? — идеологии, вот! Стукнулись в упор, никто нико­ му уступить не хочет. Знал я своего брата всю жизнь тихоней. Но если уж он заговорит —1 последнее слово принадлежало ему. В кровь разобьется, а своего ре­ шения не изменит... Свое я сказал, теперь его очередь. Но он молчит, думает. Ладно, думай, пока время есть, упрямая твоя башка, авось, что- нибудь надумаешь?.. Что же он надумал? Послушался хоть моего совета?' Как бы не так! Меня же на свой лад переубедить захотел. Ю-дэ, — заговорил он вкрадчивым голосом. — Землю пахать это тебе не гулянка в праздник, когда от пальбы хоть уши затыкай. Много' людей порядка не будет. Не зря в народе говорят: «Сына сам воспиты­ вай, хлеб сам расти». Вот, где наша правда. Не понимаю я тебя. Кому: оно нужно, это сборище? Для чего тебе сгонять всех в одну кучу? — Чтобы хлеба больше собирать, — говорю я. — А вдвоем с тобой мало его собираем? Д а если хочешь знать, мы- больше всех можем собрать и намолотить. Я знаю: ты что-то от меня скрываешь, не иначе, как тайную мысль имеешь... Говорить ты мастак, тут мне за тобой не угнаться. Но насчет того, как землю пахать — пусть: попробует кто обогнать меня!.. Ну хорошо, хорошо, не обижайся на ме-( ня, работать ты тоже умеешь. Так если мы вместе, да с моей-то сноров­ кой, постараемся как следует, понимаешь, каким наше хозяйство будет через два года? О-го-го!.. Это, — говорю я, — капиталистический, кулацкий путь. Наше хо-> зяйство разбогатеет, зато кто-то другой разорится. Кажется, сказал ясно. Но он не очень-то понял, что я имел в виду. Несколько минут мы оба молчали. Наконец он спросил: — Нет, ты мне все-таки скажи: для чего живет человек? — Как для чего? — удивился я. — Для того, чтобы ты был счастлив, я, да чтобы у всех нас была хорошая жизнь. Его всего передернуло. — Ответил, называется! — криво усмехнулся он.— Кто будет думать только о моем или твоем счастье, тот очень скоро ремень потуже затянет с голодухи или вовсе без порток останется. — А ты только о самом себе и думаешь, — еле сдержался я. Видимо, мои слова кольнули его в самое больное место. Он как-то' сразу изменился в лице, сжался весь. Но выдержке учиться надо у него. Ни слова не сказал, даже не выругался. Постоял еще немного и резко! повернулся к выходу. В дверях вдруг обернулся и спросил в упор: — Так ты серьезно решил вступить в это сборище? — Думаю, вся наша семья вступит, — ответил я. . — Ты уверен?.. Дай мне подумать, потом скажу. И хлопнул дверью. Всю эту ночь он не спал. В своей комнате я слышал — он кашлял,’ чертыхался. Что ж, видимо, допекло. Борьба с собой — штука злая. Не. такое уж веселое занятие отрубать себе кулацкий хвост. Но я все же ве-| рил, что он пойдет с нами. Ведь путь, который мы выбрали, самый пра-. вильный. Когда я проснулся, брата дома уже не было. Позавтракал, вдруг ви-. жу — дядя мой, со стороны матери, во двор входит, а за ним брат. Д я ­