Сибирские огни, 1959, № 10
Все умолкли, потому что Дубова и Почивалин приближались к ним. Лена улыбалась так встревоженно и смущенно, что Маше невольно вспомнились экзамены. Идя к столу, чтобы взять экзаменационный билет, Лена также вот тревожится и смущается под взглядом преподавателей. — Добрый вечер,— негромко проговорил Яков Ильич, кивнув Эмме с Машей и Долинину... — Здравствуйте и вы, Горнов, — оглянулся он на Василия.— Надеюсь, на театр и на артистов вы не останетесь в претен зии... Полно, не обижайтесь, я шучу. Шутил он совсем не сердечно. Маша с неодобрением следила за ним. — Серьезно, не хотел вас обидеть,— повторил Почивалин, и теперь в голосе и в серых, утомленно прищуренных глазах его было такое иск реннее сожаление, что первое неприятное впечатление, которое он произ вел на Машу, рассеялось. — Почему он с тобой так? — спросила Маша, когда, вслед за Эммой и Семенычем, они с Василием поднимались на балкон, в «студенческую республику». — Встречались мы, когда я в вечерней школе при заводе имени Дзержинского работал. Выговор ему влепили из-за меня. Он — замна чальника цеха. Ну, не захотел моих учеников от ночных смен освободить. Ходячий логарифм, а не человек, этот Почивалин. — По-моему, не хуже других,— обернулась Эмма.— Вы лучше об ратите внимание, как сегодня людно. Все из-за шестой симфонии. Люб лю Чайковского, особенно его шестую. А вы? Она спрашивала у всех, но смотрела на Машу, вызывая на разговор. Маша отвела глаза, а Василий вдруг заявил: — Признаюсь, в музыке — профан. Не знаю, не слушал, в общем. Эмма понимающе усмехнулась. Долинин, по своему обыкновению, неопределенно вздернул плечами. К счастью, прозвенел второй звонок, и возникшая неловкость рас сеялась в сутолоке, которой неизбежно сопровождаются последние перед началом концерта или спектакля минуты. Внизу, в партере, и здесь, на балконе, все места были заняты. На сцене поблескивали лаком и никелем музыкальные инструменты. — А Лены что-то нигде не видать,— сказала Маша, оглядываясь,— они ведь позади нас шли... — Ну, они не на балконе, — тотчас подхватила Эмма. —Почивалин, конечно, может позволить себе первые ряды партера... На сцене располагались артисты. Дирижер занял свое место. Свет в зале стал менее ярким, и наступила тишина. Сотни людей, затаив дыха ние, прислушивались. Василий локтем легонько прижался к Машиной руке, ответившей та ким же незаметным для других движением. И вдруг над залом пронеслось что-то тревожное, полное неясной угро зы. Василий в первое мгновение даже не понял, что это звуки оркестра. Внимание его раздвоилось. Он смотрел на полуосвещенный зал, на ор кестр, машинально отмечая, что билетерша проводила на место во втором ряду женщину в черном бархатном платье, что у дирижера красивые, гиб кие руки и длинные, почти как у женщины, волосы. А мысли его уноси лись вместе со звуками далеко-далеко. Он испытывал незнакомое на слаждение оттого, что не просто слышит, а словно бы видит звуки. ...Ему представились хмурые низкие тучи над серой неприветливой землей, мрачная каменная стена, которая неумолимо встала перед че ловеком. Василий не мог сказать, кто он, этот человек. Но чувства и мысли его были странно близки, и казалось важным и понятным стремление чело века преодолеть, победить эту стену, за которой, наверное, ничем не омрачаемый счастливый простор.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2