Сибирские огни, 1959, № 10
Она хлопотала, как возле больного. Василий благодарно прижал ее руку к груди. — Нет, ты погоди... Только утром сдал экзамен и опять заниматься,. — с шутливой укоризной заговорила Маша. Василий, не отвечая, притя нул ее к себе еще ближе, прильнул горячей щекой к ее плечу. В нем было* сейчас что-то от беспомощного мальчишки, и это вызвало у Маши стран ное сложное чувство, в котором она не умела разобраться. Ей стало жаль Василия, но эта его беспомощность показалась вдруг обидной и где-то- глубоко-глубоко в душе зашевелилось ершистое желание увидеть люби мого более сильным и гордым. Недавняя решительность оставила Машу. Трудно? — спросила она, стараясь отогнать такие сейчас неумест ные мысли и желания.— Может быть, не стоит? Это даже опасно: сидеть и сидеть... — Ничего, будет легче,— негромко ответил Василий.— Уж это про верено и всегда так. Сначала трудно, потом... потом еще труднее. А уж. после этого легче... В армии, в запасном полку, я бегал на длинные ди станции. Тоже трудно, пока не придет второе дыхание. Так и сейчас. Не веришь? Честное слово, правда! — Верю. Это и когда в поле работаешь, в первые дни так. Сначала хоть ложись, а потом даже смешно становится,— поддержала Маша и метнулась в угол.— Я принесла тут. Возьми...— В голосе ее были теперь смущение и радость одновременно.— Ты не отказывайся... Василий разглядел в полутьме круглый армейский котелок и, еще не осознав, что означает все это, отодвинулся. — Нет, нет, ты не отказывайся,— повторила Маша.— Ты ешь. Ведь голодный, а у меня была крупа. А масла вот нет. Но ты все равно ешь! Она настойчиво протягивала ему котелок и все более напряженно и громко говорила: — Бери!.. Василий понял, что Маше так же неловко, как ему, и даже больше, что отказываясь, он обижает ее. Неуклюже зачерпнув первую ложку, он почувствовал, что в самом деле очень хочет есть, а каша — пусть и ячне вая и без масла — все равно великолепна. Но неловкость не развеялась. Наоборот, усилилась, потому что Маша была рядом, а главное потому, что она, конечно, тоже голодна — ведь живет только на стипендию! — и куда справедливее и лучше было, если бы он сделал для нее то, что сде лала для него она. Василий вспомнил вдруг свою мать, которая в голод ном году в начале первой пятилетки так же вот старалась накормить его, хотя сама стала опухать от недоедания. Он хотел сказать Маше об этом- и не решился, потому что словами нельзя было выразить того, что он чув ствовал. — Я не могу и нельзя, чтобы я один,— только и смог он вымолвить.. Лучше сначала ты, а потом я... Маша поспешно отстранилась, и он вынужден был уступить, поду мав, что никогда в жизни не забудет этого вечера, и сколько ни сделает для Маши,— все равно останется в долгу. ■— Я собрала для тебя книги по средневековой литературе,— сооб щила Маша.— И конспекты Дубовой нашла. Их Аня брала... И сразу наступила печальная тишина. Василий осторожно положил ложку, но Маша не запротестовала, как сделала бы минуту назад. Она безмолвно смотрела в темный угол, словно ждала, что там появится что- то очень нужное ей. А Василий вспомнил встречу с Борисом Радовым и почему-то его бледность, когда он обещал прийти к Лисавенко. Неужели все в нем — от костюма до клятв — обман? Было жаль Аню и росла, ко пилась злость против Бориса. — Хоть бы все уладилось! — промолвила Маша, но в голосе ее бы ло сомнение. Василий обнял ее, и она зябко сжалась. .
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2