Сибирские огни, 1959, № 10
отвернувшись, уткнулся головой в мягкую спинку дивана. Василию по чудилось, что он плачет.— Я вынужден пообещать ей, чтобы не омрачить последние дни. Если бы можно было как-то оттянуть... Уже недолго. Все умолкли. — Да, так и надо: оттянуть,— тихо сказал Борис, и лицо его мед ленно побледнело.— Я все объясню Ане, она поймет... Только надо оття нуть... — Вот это уже другой коленкор! — воскликнул Костя.— А то: при митивно, видишь ли, и тем более всякие дурацкие намеки. Но помни: не уладишь с Аней, пеняй на себя!.. Понял? Он и на улице, широко размахивая руками, твердил: — А как я его... Видел? А ты... сначала все бу-бу да бу-бу, как тот пономарь в кино. А потом — нечего сказать! — то меня удерживал, а то сам... Ассамблея, честное слово! Мороз вскоре дал о себе знать. Смыслов ежился, настроение его ме нялось. — Василий, а Василий! — сказал он.— Не обманет он, как дума ешь? Может, он все нарочно? Испугался и давай отвешивать клюкву, а мы рады. Что, если он не явится к Ане? — Брось, не нужно так,— хмурясь, возразил Василий.— Я вот не поверил, было, человеку, самому лучшему... Чуть беда не грянула. Брось, — повторил он, но было ясно, что он разделяет Костины опасения. Глава четвертая 1 Близкое окончание лекции давало себя знать во всем: в том, как то ропливо комкала фразы и слова Агнесса Ильинична; в нетерпеливости, с которой конспектировали студенты; даже в самом воздухе аудитории — сразу после перерыва прозрачном, напоенном свежестью, а теперь вяз ком и душном. Впереди — спины и пышные прически однокурсниц. Вот уже четвер тый месяц Василий видит их каждый день за теми же столами. И сам он тоже на обычном своем месте рядом с Оленевым. Григорий конспекта не ведет, а сочиняет стихи. Когда у него не ладится, он резко зачеркивает написанное и сидит, задумчиво глядя вперед, на преподавателя. Все привычно, обыденно, однако чем ближе перерыв, тем большее беспокойство охватывает Василия. Он с потаенной надеждой всматри вается в лицо Зверевой. Агнесса Ильинична читает курс по русскому языку, читает скучно, и Василий давно не ходил на ее лекции, воспользовавшись тем, что сдал экзамен по этому предмету еще до войны, когда учился в университете. А сегодня он на лекции только потому, что у него к Зверевой дело. Как от несется она к тому, что он собирается сказать ей? Одобрит ли? Она — декан факультета, от нее много будет зависеть. Григорий Оленев опять зачеркнул написанное и сидит, устремив на Звереву отсутствующий взгляд. Агнесса Ильинична неловко обегает Оле- нева глазами, вероятно, зная, чем он занят, и стараясь ничего не заме чать. Она суетится, дергает головой и очень напоминает хлопотливую клушу, сзывающую цыплят. Василию грустно видеть ее — такая она ху дая, составленная, кажется, из одних костей, кожи да узловатых вен, не по годам старообразная. Василий толкнул Григория локтем и тот, очнувшись, торопливо за крыл тетрадь, потом написал на клочке бумаги: «Ну, как? Нравится? Охота была приходить!» Василий взял из его рук карандаш, ответил: «У меня к Зверевой дело. Важное. Хочу перескочить на третий курс».
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2