Сибирские огни, 1959, № 10
ты сын? Я пол-Европы промерил ногами, порядок наводил, а ты хочешь, чтобы я безобразия у себя дома терпел? Ну! Заруби себе на носу: если с Лисавенко не уладишь, дело с нами будешь иметь. Понял? Мы в райком не станем спешить, сами сначала с тобой потолкуем... Он схватил Бориса за грудь, встряхнув, посадил на диван. Радов по пытался вырваться, но это привело лишь к тому, что пижама и рубашка, схваченные руками Смыслова, собрались гармошкой у самой шеи и под мышками. Костя — широкоплечий, коренастый — все сильнее прижимал, гнул книзу. Радов задыхался от боли и унижения. — Отпустите! — он хотел требовать, но в голосе был страх.— Слы шите? Я плюю на вашу угрозу. Слышите: плюю! Если хотите серьезного разговора, ведите себя, как порядочные люди! — Он, наконец, вырвался и отпрянул в сторону — встрепанный, потерявший свою уверенность.— Чего вы пристали? — заговорил он неожиданно визгливым бабьим голо сом.— Аню мне тоже жаль. Больше вашего! Но у меня мать... Сбивчиво, комкая слова, он принялся рассказывать, что мать его тя жело больна, что она видеть не хочет Аню, так как давно мечтает пород ниться с семьей близких знакомых и ее непреклонное желание, чтобы свадьба была сейчас, пока она жива. — Рак у нее, рак печени. Понимаете вы, что это значит? — Борис,
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2