Сибирские огни, 1959, № 10
четче, глубже обозначились морщины. Василий следил за ним недовер^ чиво и совсем не сочувственно. — Любезная рожа, лоск и обман. Мерзость, — продолжал Долинин. — Хотя такое дело... Аня, Борис — чья вина больше? Может, Аня... — Неправда! Слышишь! — остановил его Василий. — Аня не такая и о Радове что-то не так!.. Он подумал о том, с каким уважением относился к Борису, и очевид ная напраслина, которую сейчас возводил Долинин, вызвала у него воз мущение. Однако винить Долинина он не решался. — Выдумывать — зачем? — словно догадываясь о мыслях Василия, сказал Долинин.— Сплетни, наговоры— хуже ничего нет. Если я соврал., то врали они. Но к чему им врать? Корысть какая? Ведь если... — Нет, ты ошибся, — опять прервал его Василий. — Радов — ты вспомни его — разве может такой парень поступить мерзко?.. Никогда не признавался, а теперь скажу: я ведь завидовал ему... Он и у других симпатию вызывал. — Если бы могло нравиться одно только хорошее, легко жилось бы, — промолвил Долинин, невесело усмехнувшись. — Ядовитое — часто са мое привлекательное... Василий отвернулся к окну, за которым вся в колючем сверкающем уборе стыла береза. — Как же быть, если ты не обманулся? Или надо предупредить? Взять и открыть Ане — все, начистоту? — предложил он. — Я, пожалуй, найду Лисавенко и поговорю. У третьих курсов сегодня четыре лекции, и теперь как раз общая. А ты, Семеныч, уж как-нибудь тут. Ванюшу надо подготовить, если у него всерьез, а не очередное ребячество. В общем, все равно надо. Я пойду... Я сейчас... — он знал, что вот-вот зазвенит звонок, и всеттаки оттягивал время. — А ты не напутал, а? Назар Семенович в ответ лишь пожал плечами. Глухо и часто захло пала входная дверь. В прихожей раздались приглушенные голоса. — С лекции, — сказал Долинин. Василий и сам уже понял, что возвращаются третьекурсники. Он не стал даже надевать пальто и, пока добрался до института, продрог. В ин ституте было тепло и как-то по-особенному глухо. Только на втором эта же слышался нестройный говор. С Аней Лисавенко Василий повстречался неожиданно, в коридоре. — Ну, как у вас с Машей дела? — промолвила она доброжелательно, а Василий подумал о том, с какой вестью пришел к ней, и внутренне сжался, словно в предчувствии беды. — Спасибо, — сказал он. — Большое тебе спасибо за все. Но я за тобой. Вопрос у меня... — У меня тоже, — промолвила Аня, безуспешно стараясь сделать строгое лицо. — Я хотя теперь и не секретарь, но член комитета по-прег жнему. Ты до каких пор от всего отстраняться будешь? От секретарства отказался, с отчетного собрания сбежал, ни до чего рук не прикладываг ешь. А мы на тебя рассчитываем и ждем в комитете. , — Не об этом сейчас,' — сказал Василий, которому стало еще труд нее начать разговор о Радове. — Небось о часах и всей этой истории? — Аня потемнела, глаза ее заискрились упрямо и колюче.— Советовалась я с парторгом, с Иваннц- ковым. Он считает, нецелесообразно поднимать шум. Если часы подбро шены, то почему и кем? Начни выяснять, ничего не докажешь, а шум— для Маши хуже. И потом, Маша могла машинально положить часы, наг пример, в своей халат... Посмотрела время и положила. Отчужденное молчание Горнова заставило ее умолкнуть. А Василий подумал о том, что вот Аня говорит о часах совсем так же, как Эмма, что тогда, с Эммой, он был несправедливо груб и что сейчас, с Аней, надо бу
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2