Сибирские огни, 1959, № 10
дают: несостоявшийся Ромео, такой-сякой... А мне свет не в радость... Да же в тот вечер, когда ты приходил, а девушки смеялись... Тогда я ведь дома была, только не вышла к тебе. Подумаю, как ты днем ушел, и такая обида, что кричать хочется. А услышу, девчата смеются над тобой и — жалко. Не помню, как сдержалась тогда, не выбежала... А после вчераш него совсем плохо... Ведь ты думаешь, что часы... что взяла я, и все-таки пришел... И вот опять... Ведь мучился, а пришел... А я... Я очень винова та. Не из-за часов, а в другом... Слушая эти торопливые слова, Василий вспомнил вдруг, как впервые увидел Машу, когда по лицу ее угадывал, что происходит с попавшим под автомобиль человеком; «макаренковские чтения», когда глаза ее смути ли его жалостью к Зверевой... Недавние заверения Лисавенко, что Маша не виновата, и ее собственные оправдания показались теперь бесконечно важными—важнее всех подозрений. Даже то, что он сам видел в ее че модане часы, не могло сравниться с правдой, которая открылась ему. Ма ша, чуткая, добрая Маша — нет, она не поступит нечестно, в ущерб дру гому... — Не вспоминай, — заговорил Василий. — И прости... Я сам вино ват: поверил и осудил. — Он осекся, потому что не мог спокойно вспоми нать об этом. — Я думал, любовь наша, как сказка, а теперь вижу —нет. Но я тебя люблю еще крепче. И боюсь... За себя никогда не боялся, а за тебя боюсь. Мне Аня сказала сейчас, что все — с умыслом... Этого нельзя так оставить. — Пожалуйста, ни о ком не думай плохо, — остановила его Маша. — Знаешь, все в комнате сейчас даже лучше прежнего относятся ко мне. Особенно Майя. Нет, ты не думай плохо. — И тихо, так, что Васи лий скорее угадал, чем услышал, добавила: — Это больно, когда о лю дях плохо думают... Оч-чень... — Значит, терпеть, мириться? — возразил Василий, но Маша мягко, однако настойчиво, повторила: — Пожалуйста, не затевай ничего. Если кому-то еще будет больно, мне легче не станет. Пожалуйста, не затевай... — Ладно, не буду, — согласился Василий. — А только я все равно узнаю правду и виноватому не поздоровится. Уж тут жалость ни к чему и ты не надо так робко. Деревья в одной роще, а разные. Так и люди. Даже хорошие — разве они на одну колодку? Ты — добрая, даже Семе ныч заметил. И ты, знаешь, как —ивушка.. Он хотел рассказать об иве на берегу и не решился. — Вот поклянемся давай: что бы ни случилось, посредников не надо. Если в смутный час я приду и скажу: «Что-то не так у нас, Ивушка», ты не отвернешься, поможешь понять, откуда гро зится беда. Если придешь ты, помогать буду я... И это на всю жизнь! Обе щаешь? — Да. Но мы не будем ссориться, — ответила Маша. — Никогда не будем. Василий молча, благодарно прижался к ее мягким, теплым волосам. Запоздалая сказка кончилась. Но жизнь, большая жизнь продолжалась, и протянула ему руку не чу до-девица, а просто — любимая. Ваня Зотов демонстративно принялся разбирать постель, сказав: — Можете не стесняться,— спорьте, воркуйте, как угодно. Света нет, я уже сплю, пожалуйста. Если захраплю, можно не будить. Считайте, что это я участвую в вашей милой беседе. Адью! Юркнув под одеяло, он разделся, швырнул на спинку кровати рубаш ку и брюки. Эмма не отозвалась, не шевельнулась даже, как будто ниче
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2