Сибирские огни, 1959, № 10
ла, как не понимал и многого другого, чему был свидетелем и о чем мучи тельно размышлял, пытаясь объяснить тайны человеческих чувств и noi- ступков. , ...Ваня Зотов все ходил вокруг, чувствуя неладное и не зная, как по мочь. — Ты скажи: пойти мне? — снова подступил он к Василию.— Мо жет, вправду, что-нибудь я ляпнул? Или ты сам? Мы ей только скажем, она простит. Раз кто любит, тот простит. — Уйди, Ваня! Ничего нельзя простить, слышишь? И не обижайся— уйди... , Никогда еще Василию не было так скверно. Мысли и чувства спле лись в клубок, который он не мог распутать. Он вспомнил свою мечту, свою сказку о янтарных рассветах и синих вечерах, о прекрасной чудо-де вице, которая примет его руку своими белыми незапятнанными руками. Нет, совсем иное таила его сказка! И снова возникали перед ним глаза, полные отчаяния и упрека. Лица Василий не видел и не мог сказать, чьи они. Любины? Машины? , А потом пришло спасительное оцепенение, как будто мозг от непо сильной работы устал, утратил чувствительность и откликался уже только на то, что неважно, несущественно. Вот за окном, на березе хлопочут се рые забияки — воробьи. У одного из них вырвана половина хвоста, а другой прыгает с ветки на ветку как-то боком. Появился и опять куда-то заспешил Долинин. Ваня Зотов собирает тетради... Куда это он? Ах, да, на лекции! Надо же идти на лекции! Василий достал конспекты, засунул в карман. Оделся, вышел. Все делалось машинально, по привычке. И на лекциях он сидел и слушал, с облегчением отдаваясь привычке. После занятий Василия неожиданно вызвали в комитет, комсомола. Аня Лисавенко, которая пришла за ним, на вопрос, зачем он понадобился, загадочно ответила: «Скоро узнаешь», и он решил, что вызывают из-за Маши, что в комитете все уже известно. Стало опять скверно, смутно на душе. , В комитете его ждал Олег Александрович Харитонов, секретарь об кома комсомола. Никого из членов комитета не было. Даже Аня остави ла их наедине. , — Вот мы и снова встретились. Я рад, что ты теперь в институте, — промолвил Харитонов, крепко пожимая руку Василию. — Садись, разго вор предстоит долгий. Василий выжидающе молчал. Харитонов пытливо посмотрел на него. Он почувствовал, что Горнов почему-то насторожен и внутренне готов к сопротивлению. А нет ничего хуже, чем затевать откровенный разговор с человеком в таком состоянии. Откровенность действенна, когда она обо юдна, когда собеседник подхватывает на лету каждую твою мысль. Сей час на это явно нельзя было рассчитывать, и Олег Александрович в пер.- вое мгновение попросту растерялся. — Вот что, Горнов, — продолжал он, решив сразу высказать главное и тем самым, может быть, преодолеть непонятную настороженность собе седника. — Есть мнение рекомендовать тебя секретарем комитета комсог мола в институте. Я тебя знаю по заводу и поддержал такое предложе ние. Верю: справишься. Харитонов настойчивее прежнего всматривался в лицо Василия, а тот думал, что невозможно придумать что-либо нелепее этого разговора. Его, Василия, секретарем? Уж не смеются ли над ним? Хотя нет, нет, Харито нов просто ничего не знает... И пусть, лучше, чтобы не знал. Василий до ужаса боится, как бы не стала известна в комитете страшная правда о Маше, а его — секретарем? Если изберут, можно утаить... Можно? От ко го? От себя? Но как посмеет он после этого смотреть на других! Сказать
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2