Сибирские огни, 1959, № 10
На следующее утро приказали наступать. Рота Василия, потеряв по ловину людей, все-таки сумела выбить противника из первой траншеи и рванулась вперед, ко второй, но с фланга неожиданно ударили немецкие танки. Рота покатилась назад, на исходные позиции, а взвод, в котором был Василий, оказался отрезанным от своих. Впрочем, Василий понял это позднее, когда взвода уже не существовало. А вначале он лишь увидел, что танки давят его товарищей. Он куда-то побежал, но тяжкий удар в голову свалил его. Василию почудилось, что вместо головы у него — кро вавое месиво. И тут же мелькнула мысль, что раз ему может что-то ка заться, значит, он еще жив и голова на своем месте. «Ранен», — подумал он и потерял сознание. Очнулся он в глубокой промоине. Ветви густого орешника, росшего вдоль нее, образовали какое-то подобие двускатной крыши, в разрывы которой проглядывало знойное, словно выцветшее небо. Где - то далеко справа стреляли, а здесь бой уже окончился. — Тише, пожалуйста, тише, — зашептал кто-то. Василий повел глазами в ту сторону, откуда доносился шепот, — го лову он повернуть был не в силах — и увидел санитарку Любу. Бледная, с неприятно вытянувшимся лицом, она притаилась у входа в промоину, как затаивалась в темном углу блиндажа. Вид ее злил Василия и требо вание тишины тоже злило. Почему тише? Чего она опять боится? Горнов силился подняться, но голову точно приковали к земле тугим железным обручем. Во всем теле была тупая, расслабляющая боль. Ва силий застонал. — Тише ты, черт!— раздался совсем рядом испуганный мужской го лос. — К немцам в лапы захотел? Василий припомнил рычащий танк, гоняющийся за людьми, и снова потерял сознание. Когда он пришел в себя, уже вечерело. Закатные лучи заглядывали в овражек, освещая запачканных кровью и глиной людей. Раненых стало четверо. Один из них лежал у самого входа, неестественно укороченный, страшный. — Пить, — раздавался его хриплый полушепот. — Пить... Никто не отозвался на этот призыв. — Пи-ить... — Потерпи, милок, нету пить, ничего нет... Вот вернется Люба, — вполголоса, с опаской сказал сосед Василия. — Пить... — Потерпи... Ведь не у своих мы... Немцы кругом... До Горнова не сразу дошел страшный смысл последних слов. А по том его охватил ужас. Немцы вокруг! Как же он очутился в этом ов раге? Послышался шорох, в овражек вползла Люба, вся испачканная зем лей, с исцарапанными руками. Она молча качнула головой на умоляющее «пить», и Василию стало ясно, что это она, Люба, перетащила в овраг раненых, а только что ползала в поисках воды. — Тут недалеко, по-моему, колодец... Рядом с окопами... — сказала она. — Попробую ночью... Когда начало темнеть, Люба собрала фляжки, принялась нанизы вать их на пояс. Даже в сумерках было заметно, какой смертельной блед ностью покрыты ее щеки, как дрожат ее руки. Но сейчас вытянувшееся лицо санитарки казалось Василию прекрасным. Люба уползла в темноту, не сказав никому ни слова. Ее не было дол го, целую вечность. А когда она опять возвратилась ни с чем, Василию захотелось сказать ей, чтобы она не оставляла их больше. Но едва поду 4. «Сибирские огни » № 10.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2