Сибирские огни, 1959, № 10
кой. А я не об этом... Хочу я узнать, прав или неправ? Вот Костя и Семе ныч... Хотя нет... Ты скажи: разве любовь — это, чтобы для себя одного, вернее, в первую очередь для себя? Если любить, чтобы любимому — хо рошо, чтобы в этом — главное, разве так не бывает? Вот говорят, чтобы красота, сила, ум... Как на ярмарке, где лошадей Покупают. Не совсем, конечно, так, но похоже все-таки. Разве поэтому и такая любовь? Василий не понял смысла этой путаной речи, но настороженность Зотова напомнила ему настороженность Кости и ту общую заминку, кото рая была, когда он вернулся, пригласив девушек слушать музыку. «Что- то, видать, случилось тогда, был какой-то спор. Почему? Зачем? Какое им всем дело?» Василий сердито поднял голову. Но Ванины выпуклые глаза смотре ли сочувствующе и преданно. — Ничего я не знаю, Ванюша, — сказал Горнов. — Одно ясно: не так все просто... И не стоит вмешиваться в общем... * * * Дзержинский район вырос вокруг завода, на котором отец Майи был директором, а Костя — рабочим. Ехать туда лучше всего на электричке. Однако Майе взбрело в голову сесть в трамвай, линию которого неделю назад дотянули от центра до заводского поселка. Костя протиснул Майю в вагон и забрался следом. Сзади возмущенно кричали, кто-то охнул, кто-то засмеялся. Потом требовательно затрещал звонок, вагон дернулся, как подстегнутый конь, и покатил. Костя помог Майе протолкаться в угол площадки, отгородил ее от толпы. На каждой остановке давка возобновлялась. Порой нажимали так, что Костя был не в силах уберечь Майю. Всякий раз при этом Майино лицо оказывалось у самой его груди. В спину девушки упиралась деревянная стойка. Майя терпеливо переносила неудобства, а когда Косте удавалось вновь отсто ять тот крохотный уголок, который он отвоевал вначале, лицо ее станови лось таким успокоенно приветливым и так ласковы были глаза, что Смыс лов в растерянности повторял все одно и то же: — Ну, злодеи! Аж ребра трещат, так некультурно толкаются. Губы его расползались в улыбке, зеленые глаза суживались, что вовсе не красило грубовато добродушного, широкого лица. Костя знал об этом, но погасить глупую улыбку не мог. Ему хотелось без конца ехать в трам вае, в этой толчее, благодаря которой он видит настоящую Майю — сов сем не своенравную и не заносчивую. Эта настоящая Майя сможет понять и оценить его! А Майе тесный уголок на площадке трамвая казался почти удобным. Шинель Смыслова пахла по-домашнему знакомо. — У вас оторвали крючок,— сказала она. — Это из-за меня, я сама пришью его... Ладно? Майя легонько прикоснулась к воротнику шинели, ощутив тоже зна комую колючесть грубого солдатского сукна. — Ерунда, пришью и сам. Очень даже просто, — хмурясь, чтобы скрыть неуемную радость, сказал Костя. — Ты знаешь, брось «выкать». Я тебе «ты», а ты все «вы» да «вы». Будто совсем... ну, чужому, незнако мому будто... Если я, например, с Василием на «вы» — смех же будет... Вспомнив о Горнове, он вспомнил также недавний спор с Долини ным, затем и Машу, какой видел ее, и насупился -— теперь без притворст ва. Майя тоже подумала о случившемся и сказала: — Не подозревала, что Горнов такой. Хотя любовь, говорят, зла... — Ну, ты это брось, — хмурясь, остановил ее Костя. — А что? Неправда? — полное Майино лицо стало выжидающим. А
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2