Сибирские огни, 1959, № 10

готовил и сдал два экзамена, по психологии и славянскому языку, причем сдал на «отлично». Вскоре на «макаренковских чтениях» он выступил с докладом о вос­ питании мужества и честности. В его анализе педагогических методов бы­ ло много спорного, однако все, даже противники Василия, признавали глубину наблюдений и самостоятельность выводов. Эмма же, встретив Василия, насмешливо спросила, не отпала ли у него охота открывать Аме­ рику. Впервые Василий улыбнулся в ответ на ее дерзкую шутку. Эмма увидела, что глаза у него все-таки голубые, а губы мягкие, женственные. Его лицо, на котором в зависимости от настроения выделялись то су­ рово нависающий лоб и острый подбородок, то мягкие добрые губы, по­ разило Эмму. Она спросила себя, что же в Василии главное, и не могла ответить. «Он странный... Весь какой-то неустоявшийся, и все же что-то в нем есть умное и крепкое, чего нет в других. Только он сам не догадыва­ ется, наверное, об этом, иначе не вел бы себя так неопределенно...»,— по­ думала она тогда и вдруг поняла, что ей очень нужен этот человек, что она любит его. ...Воспоминания преследовали Эмму. Ей хотелось кричать, звать кого- то на помощь, чтобы удержать Василия. Но позвать было некого, и никто не был в состоянии помочь. Ведь она не имеет на Василия никаких прав. Эмма все сильнее сжимала зубы: «Не отдам!». ...Василию тоже не спалось. Заложив руки за голову, он глядел вверх, в темноту. А видел Машу, ее спокойное и так быстро меняющееся лицо, слышал ее голос, ощущал тревожащее тепло ее руки. Но кроме лица, рук, стройного, сильного тела, было что-то еще, что-то главное. Он не мог его вспомнить и представить, но оно окружало Василия и было необъяс­ нимым, как сказка. А может быть, это и вправду сказка? Он вступает в нее, и где-то там, в неясном просторе янтарных рассве­ тов и синих вечерних сумерек, сможет протянуть руку своей единствен­ ной в целом свете чудо-девице, и она примет ее в свои белые руки. Они пойдут по цветущей траве-мураве, светлый терем растворит перед ними резную свою дверь. Соловьиная песня весны и счастья будет звенеть им вслед... Но опять перед глазами— скамейка под яблоней, отец в замасленной спецовке, серое от усталости, иссеченное морщинами лицо его. Становится трудно и смутно, потому, что засвисти рядом с отцом соловей, прогнал бы соловья. Не буди, не свисти не вовремя!.. В полумраке студенческой комнаты мягко вырисовывались силуэты Долинина и Зотова. Они спят, закутавшись в одеяла. За окном береза склонила запорошенные снегом ветви и тоже спит. «Что же ты такое_ любовь? снова и снова спрашивал он. — И какая ты не в мечтах, а на самом деле?». ...Эмме чем дальше, тем было горше. Мысли текли печальным холод­ ным ручейком. Она видела себя рядом с матерью и сестрой Катей на полу посреди комнаты. За окнами темно-зеленые кусты сирени, густо увешан­ ные фиолетовыми гроздьями, и ярко-голубое небо. Самолет высоко-высо­ ко расписывает эту голубизну белыми кругами и спиралями. А в комнате душно, и на сердце камнем обида. Лицо у мамы припухло от слез. Эмма отворачивается, чтобы не видеть этого, но замечает в зеркале свое лицо, розовый след отцовской ладони на щеке, и такая обида захлестывает ее, что она припадает к матери и плачет навзрыд, захлебываясь солеными слезами. Маленькая Катя тоже начинает кричать. Прибегает соседка, пы­ тается утешить их и грозит «этому ироду проклятому» и поднимает кулаки к небу, где выписывает белые узоры серебряный самолет. А через час весь военный городок облетает известие, что капитан Даль не может произвести посадку: не выпускается шасси. Мама бежит на лет­