Сибирские огни, 1959, № 10

еще и пейзажи-невидимки. Именно такое определение подходит к тем блеклым тусклым описаниям, которые подчас за­ полняют страницы». На библиотечных полках лежит нема­ ло книг, у которых нет читателей. Это не произведения искусства, они лишены силы художественного воздействия, это всего лишь «бумага, испачканная типо­ графской краской». «Несмотря на современность темы, беспомощностью и тоской веет от этих вещей, написанных зачастую с фальши­ вой бодростью... Причина этой тоскливо­ сти не только в эмоциональной скудости и неграмотности автора, но и в его вя­ лом рыбьем глазе. Такие повести и ро­ маны хочется разбить, как наглухо за­ клеенное окно в душной и пыльной ком­ нате, чтобы со звоном полетели оскол­ ки и сразу же хлынули снаружи ветер, шум дождя, крики детей, гудки парово­ зов, блеск мокрых мостовых, — ворва­ лась бы вся жизнь с ее беспорядочной, на первый взгляд, и прекрасной пестро­ той света, красок и шумов. У нас попадаются книги, написанные как будто слепыми. Предназначены они для зрячих, и в этом заключается вся нелепость появления этих книг». (Кон­ стантин Паустовский. Золотая роза). Некий журналист однажды пожало­ вался мне: — Не вижу своих героев. Хочу уви­ деть и не могу. — Так как же вы пишете? — Сам не знаю. Пытаюсь вообразить лица, а у меня ничего не получается. Представляются какие-то мутные пятна. Ну, я и пишу, что «у доярки Ивановой были голубые смеющиеся глаза». Он усмехнулся и добавил: — Надо же что-то писать. Ведь были же у нее какие-то глаза. Ну, голубые! Ну, серые! Ну не все ли равно, какие они у нее были? Что, меня проверять, что ли, пойдут? Особенно трудно описывать действия. Вот хоть убей, никак не могу представить, что делают мои герои. По­ этому я выбираю для них такие дейст­ вия, которые каждый человек постоянно совершает. Я пишу: «Он моргнул», «Он кашлянул», «Он махнул рукой». Все люди моргают и кашляют, ну, и мои ге­ рои тоже. После этого разговора мне стало по­ нятно, почему я не мог увидеть людей, описанных этим журналистом. По той причине, что он сам не видел их. Всех своих героев он изображал по одним и тем же трафаретам. Все муж­ чины в его очерках были «коренастые», все мальчики «вихрастые», а девушки непременно голубоглазые, веселые и жизнерадостные. В таких случаях иногда говорят, что автор потому изобразил всех своих геро­ ев на одно лицо, что не сумел найти нуж­ ных слов. Трудно найти более неловкое объяснение. Нас пытаются убедить, что все происходило следующим образом: посмотрел писатель на своих героев, увидел, что они непохожи друг на дру­ га, что одни высокие, а другие низкие, что у одних глаза черные, а у других се­ рые, обмакнул перо в чернильницу, по­ думал и написал: «Все они коренастые, а глаза у них голубые». Все потому, сокрушается критик, даю­ щий такое объяснение, что автор еще не научился работать над словом, еще не умеет отыскивать нужные слова. Да, полно! В том ли дело, что челове­ ку слов не хватило? Пишет, он бойко, за словом в карман не лезет, целую книгу накатал и еще десяток потолще этой на­ писать собирается, а вот нескольких слов найти не смог, и пусть бы слова были какие-нибудь особенные, а то ведь самые обыкновенные: высокий и низкий, тол­ стый и тонкий... А между тем ларчик открывается чрезвычайно просто: автор не видел сво­ их героев. Почему не видел? Но это уже совсем другой вопрос. Одни авторы не захотели увидеть их, так как не очень ими интересовались, другие хоте­ ли увидеть, да не смогли, а третьим да­ же и в голову не приходило, что писа­ тель должен видеть своих героев. Настоящие писатели всегда видели то, что изображали. «Работа между тем идет в голове, лица не дают покоя, пристают, позиру­ ют в сценах, я слышу отрывки их разго­ воров — и мне часто казалось, прости господи, что я это не выдумываю, а что все это носится в воздухе около меня и мне только надо смотреть и вдумывать­ ся». (И. А. Гончаров. Лучше поздно, чем никогда). Вот выдержка из письма Г. Флобера: «Пишу «Бовари». Я присутствую на их поездке верхом, чувствую жару до пота, горло пересохло... Вот один из редких дней моей жизни, который я провел в полной иллюзии от начала и до конца. Сегодня, например, одновременно муж­ чина и женщина, любовник и любовница, я катался верхом в лесу в осенний пол­ день под желтою листвой, и я был ло­ шадьми, листьями, ветром, речами моих героев и красным солнцем, от которого они опускали веки глаз, отуманенных любовью». Диккенс: «...Я не сочиняю содержание книги, но вижу его и записываю». А. Н. Толстой говорил: «Писать ро­ ман, повесть (крупное произведение) — значит жить вместе с вашими персона­ жами. Их выдумываешь, но они должны ожить, и, оживая, они часто желают по­ ступать не так, как вам хотелось бы... Такой роман органический, это искус­ ство...» Конечно же, Пушкин тоЖе встречал­ ся со своими «гостями незримыми», видел их, даже сам становился на их место. «Пушкин летом устроил себе кабинет в «бане» и там работал... В барском доме было однажды вечером много гостей.