Сибирские огни, 1959, № 10

— Но я же их собирала! Записывала! Лазила по скалам! В тумане! Для чего же это все?! — Для практики! Скалы — для практики! Туман — тоже! По­ учиться кое-чему. Прочувствовала? Перетрусила в тумане? А? Такой между ними был разговор: Лопарев как будто нацеливался словами в Онежку и всякий раз поражал ее дважды — сначала обес­ кураживал, обижал своей грубостью, но тут являлся еще и другой, со­ кровенный смысл его слов, смысл, который отвечал только что пережито­ му и еще не остывшему в ней, угадывал ее мысли и чувства. Как только они снова встретились, первое, что Лопарев сделал — спросил, жива ли она. И этот вопрос, небрежный и обидный, таким и должен был быть: в тот момент ей действительно нужно было убедить­ ся, что она — жива... Потом он обидел ее снова, засмеявшись и назвав трусихой, но тут же и объяснил, почему не следовало ей бояться там, на скале, над про­ пастью. Объяснил так, как будто все знал, был с нею вместе на камен­ ном гребне. Об открытии, о том, для чего ему нужен лиственничный пень и о том, как он взглянет на триста лет назад, на триста — вперед, он гово­ рил с ней пренебрежительно: «И до тебя дошло?!» Но тут же он вос­ кресил мотив, который сопутствовал ей, когда она считала хвоинки, когда тоже унеслась в будущее, прикоснулась к открытию. И в душе Онежка была ему благодарна: без него, без этих его слов, она могла бы забыть и тот чудесный мотив и то настроение. Забыть навсегда... Теперь Лопарев сказал — все, что она делала в горах, все это пу­ стяки, только «для практики». Ей бы рассердиться, обидеться, разре­ веться, наговорить ему дерзостей. Но Лопарев спросил ее: «Прочувст­ вовала?» И почему-то это его слово заставило ее поверить, что и в самом деле записи в журнале, показания анероида, шишки, которые она собра­ ла, иголки, которые пересчитала в пучках — это не главное. Главное — то, что она пережила в горах, «прочувствовала» там, на краю пропа­ сти. И Онежка не заплакала. Она сказала: — Там было очень красиво... Когда засверкала радуга... И только сейчас увидела, как это действительно красиво было: ночь отступает,^ навстречу ей мчится весь в радуге яркий день, она же стоит над самой пропастью с вытянутыми вперед руками. Ждет... Ждет чего-то. Ах, если бы Михмих был в тот момент у подножья скалы и ви­ дел ее, Онежку — всю в радуге на огромной-огромной высоте! И умный, и глупый Михмих! Ничего он не видел, ничего не знал! Не знал даже, на каком языке говорил он с нею сейчас! Оглянувшись вокруг, Онежка увидела все те же горы, те же дали, но теперь она убедилась, что не может отказать ни в доверии, ни в люб­ ви этому миру, который чуть-Чуть не бросил ее в пропасть, едва не по­ губил... Онежка подумала, что любят, должно быть, не только то, что приносит счастье. Любят, когда знают, что любовь — это испытание. Лю­ бят, когда не знают — чего ждать от любви. Она ничего не знала о Лопареве. Не знала, сколько ему лет, женат ли он, и почему он такой, какой есть — нескладный, резкий, зачем-то всегда готовый ее обидеть... & . * * В лагере их встретили так, как должны были встретить: никто ни­ чего не заметил, ни о чем не догадался. Только Рита спросила: — Ну, — прогулялась с Лопаревым? — Но спросила потому, что