Сибирские огни, 1959, № 10

что ты не житель городской, а хлебороб с рожденья. Сменило рой былых забот иное беспокойство — какрв он, скажем, стогомет новейшего устройства? — Иль мне, к примеру, доведись стоять у волокуши... — А для чего стоять? Садись, — советует Феклуша. — Ох, девка, скор твой язычок... — А мне и труд не внове, — сказала, спрятала смешок, и в боязливый узелок сошлись густые брови. И все грустней она, мрачней, с минутой каждой тише... Нырнули в рощу, а за ней — домов колхозных крыши. Крутой последний поворот в сторонку от дороги, и —- разминай, честной народ, отсиженные ноги! Спешит колхозный бригадир, вспотел, под мышкой — кепка. Мигнул шоферу: «Прикатил?» — и жмет всем руки крепко. Увидел Феклу, подошел. — Узнал, узнал. Не бойся. Большая стала. Хорошо. Растешь... Вот есть ли польза? 2 Коса... Об этом знают все, что ныне на покосе не столь уж важная косе дается роль в колхозе. И нет такой, как прежде, в ней нужды у населенья. Я даже сдал ее в музей в одном стихотворенье. А все же — лишь ковром трава раскинется в низине, глядишь — ан, вот она, жива, жива коса и ныне. С машиной не вступая в спор в безветренные зори, она не рвется на простор, бескрайний, словно море, а средь кустов в траве густой, вокруг пеньков да кочек