Сибирские огни, 1959, № 1
— В каком смысле? — Влюбился, кажется! — В кого, если не секрет? — В парня какого-то. — А-а-а! — протянул новый жилец и засмеялся. Когда привыкли глаза к темноте и Михаил стал кое-как различать предметы, его собеседник уже не лежал , а сидел, подобрав под себя но ги, накрывшись простыней. — И со мной тоже что-то случилось сегодня, — послышался его го лос после длительной паузы. — Что же? — спросил Михаил Терентьевич и завозился на койке. — Д а об этом словами, должно быть, не скажешь... Перемена про изошла какая-то... Вы верите в душу? Вернее, принято о ней говорить, жак о чем-то, присущем человеку? Пухарев объяснил, как мог. — В таком случае, слушайте! — начал собеседник уверенно и умолк вдруг. Очевидно, собирался с мыслями. С улицы доносилось очень тихое шуршание автомобилей. Свет от окна розовой полоской резал большой мягкий ковер, разостланный по всему полу. На стене свет уже был золо тистым. Покойно устроившись в постели, Пухарев ждал. Собеседник нашел впотьмах спички, закурил и начал: — Каменщик я. На камне и объясню вам сейчас. — Огонек его па пиросы описал полукруг, блеснул в его глазах. —• Камень начинает жить, когда попадает в человеческие руки, ■— говорил он, — когда человек придаст ему нужную форму, а главное — вложит в него какую-то ча стичку души. Это не мои слова. Я часто слышал их от своего бригадира- мастера, а разобрался, что к чему, только сегодня. Если хотите, я нынче беседовал с предками. Это не то, что описано в романе Толстого «Война и мир», не спиритизм, — так, как будто, называется подобное баловст во?.. Предки со мной говорили языком труда своего, и какого труда? В нем живые руки видны, живая душа!.. Вы не возражаете, если я свет включу? Право, не хочется спать, — попросил он, прерывая рассказ. Щелкнул выключатель. От настольной лампочки под зеленым аб а журом пролился свет, подобный лунному — спокойный и ровный. Пухарев увидел широкое лицо, всклокоченные каштановые волосы, как у своей дочери. Перед ним был парень лет двадцати, тот самый, что рисовал в Грановитой палате. — Я пережил сегодня... Паренек говорил и говорил, а Михаил Терентьевич слушал, и ему казалось, что они вместе с каменщиком вышли из Кремля и пошли рука об руку по земле большими, нечеловеческими шагами. «Смотри! — об ращался к Пухареву строитель, указывая на холодные камни, на бес форменные глыбы гранита и мрамора, — смотри, смотри. Сейчас про изойдет чудо!» Он прикасался к ним-, и они, доселе безмолвные, ожива ли. Они обретали лицо, складывались в города и селения, в прекрасные дворцы и начинали петь. «Что, камни поют?» — спрашивал Пухарев. «Нет! — отвечал строитель. — Мы слышим голос труда!» Наконец, забытье рассеялось, когда стало уже совсем светло. Каменщик взял в руки смятую подушку, положил ее к себе на коле ни, разгладил наволочку ладонями, помолчал, улыбаясь, потом поднял на Пухарева глаза, в которых тот увидел добродушную, даж е детскую искренность. — Если вы бывали у нас в Сталинске, — продолжал парень, — то не могли не обратить внимание на одно из зданий на проспекте Кирова. Оно очень приметное. Д а , да, я имею в виду именно то! — подтвердил каменщик догадку Пухарева. — Говорите, нравится? А мне нет. Брак я
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2