Сибирские огни, 1959, № 1
тихая завод ь - i - Услада. «Вот что питает тебя!» — подумал он в это врё- мя и высказался: i ) — На какую телегу сядешь — такую и песню запоешь!.. — Язык моей домашней работницы! — процедил Вершинин и тут ж е получил сдачи. — Сожалею, в таком случае, что она не пишет! Женщины настороженно притихли. Иван Григорьев поспешил на помощь Вершинину: — Ты, Михаил, не совсем прав, — несмело сказал он. Пухарев вопросительно посмотрел на Григорьева, улыбнулся: — Мы, читатели, тоже не всех вас, писателей, и не всегда понимаем.. Кружите вы нам головы то бесконфликтностью, то конфликтностью, то, искренностью, то каким-то откровением, самовыражением, объективиз мом и еще черт знает чем. А с типическим и нетипическим запутались так, что сам аллах не разберется! Шумите иной раз, братцы, копья ломае те, а жизнь-то сторонкой от вас проходит. Увидев, что Григорьев собирается разливать вино, Михаил Теренть-, евич накрыл свою рюмку ладонью, отрицательно покачал головой. ) — Вот вы в своих стихах о чем-то тоскуете, на что-то намекаете. По пробуйте бороться, тогда хоть ясно будет, на чьей вы стороне, — обратил-^ ся он к Вершинину. Здесь Пухарев нарочно сделал паузу, давая возможность Вершини ну вдуматься в смысл сказанного. Вершинин побледнел: — Что вы имеете в виду? — Позицию автора. От кого и во имя чего он выступает. Поэт не старьевщик, не_сборщик хлама... Кому, например, нужны ваши стихи: Хороша, хороша Услада — Подмосковный сосновый покой. Больше нам ничего не надо — Мы с тобой... Такая, с позволения сказать, поэзия, меня угнетает. А радует и зо вет на борьбу вот этот документ. Я еще раз прочитал его по дороге сю да. Документ этот — решение пленума ЦК специально по вопросу сель ского хозяйства. Вот, пожалуйста. Это поэзия!.. Оставив газету на столе, Михаил Терентьевич, поблагодарив хозяй ку, вышел на улицу. Вечер был тихий и теплый. Там, где закатилось солнце, небо золотилось. Кое-где мерцали мелкие, как искорки, звезды. Воздух пах молодым березовым листом. Все молчало раздумно. Михаил бродил по деревне, любовался вечером. Через полчаса он увидел, как от дома Григорьева отделились две фигуры и пошли в про тивоположную сторону. Это были Ростислав и Ада. По вечерней росе Пухарев услышал голос Вершинина: «Ну и тип!» — «Спасибо и на этом!» — про себя сказал Пухарев... Мужчины улеглись на веранде. Пухареву спать не хотелось, он почти мечтал вслух, зная, что его слу шает Иван Семенович. — Хорошая вещь — жизнь! — говорил он. — Люблю я ее, Иван, до боли в душе. И горько мне, когда какие-то Вершинины то прилизыва ют ее до тошноты, то плюют на нее с высоты заоблачной. — Д а-а -а , — протянул Григорьев, — но... чем вызвана такая нер возность? — Это не нервозность, Иван, а злость на Вершининых! — Видеть, замечать, злиться — это еще не борьба. Шумишь ты„
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2