Сибирские огни, 1959, № 1
— Стало быть, знаешь такого? — Встречался, говорю, однако... — повторил свое Кусургашев. — А не слышал, отчего он заикаться начал? — Нет, — шорец весело блеснул черными продолговатыми гла зами-камешками. Рассказчик продолжал: — Заикаться от того он начал, мать честная, что ему одну штуку подстроили. Умора! — Россомахин закашлялся. Дедов спросил, сдерживая смех: — Уж не ты ли подстроил? — Это к делу не относится. Может, я, не в том суть вопроса. Ты слушай. А дело было вот как. Приехал этот Кусургашев в нашу де ревню Пафилово и спрашивает: где, мол, тут у вас, скажем, к примеру, Россомахин живет? Ему отвечают: на Веселой горке. Пошел он туда, и как раз с самим им на улице встретился, его спрашивает: где разы скать такого-то. — А ты что к нему? — интересуюсь я, не раскрывая себя. — По медвежьим делам! — Ну, раз по медвежьим, тогда иди вон в тот дом с синими налич никами, — сказал я, а сам другим ходом пошел побыстрее, да «меха низм» включил, за перегородку успел спрятаться. Входит Кусургашев и только бы «здравствуйте» вымолвить, а мед ведь на него: р-р-р-р-ы. Кусургашев — вон из дому, в сени, а там другое чучело медведя — еще страшнее рычит: р-р-р-ы-ы... Белел, белел прямо на виду этот Кусургашев, да и плюхнул на по рожек. Сидит, глаза таращит, за живот держится. Тут я из-за перегородки выхожу: — Проходите, пожалуйста! Чего на порожке устроились? Как чу чела мои нравятся? — Чу-у-че-ла?! Почему же они., это самое... : — Что они? — Звуки издают? , I — Помилуй бог, как же они издавать будут, коли неживые? — Д а вот, только что... — Быть не может! Можешь убедиться, рукой потрогать, нежи вые они! Только бы ему в себя прийти, опомниться — я опять за перегородку. Медведи — опять зубами защелкают, зарычат. — Чем же кончился этот анекдот? — не сдержался Михаил Те рентьевич. — Известно, чем у трусов кончается — медвежьей болезнью! Вы скочил из дома Кусургашев, да и в крапиву... Только не анекдот, а жи вая история. Сам участником был. Этого шорца я хорошо знаю, приятели мы с ним, можно сказать. — Давай , давай! Лошадь хвостом, собака — языком, — подбодрил его Кусургашев. — Так вот... — начал было Россомахин и осекся, поняв, что попал впросак. Наступила вдруг необычайная тишина. Казалось, все вокруг разом затаило дыхание. Насторожилась тайга, весенние сумерки, и даж е угли в печурке пе рестали потрескивать. IW И в этой тишине грянул дружный хохот. — Ну, как, однако, заикаюсь я? — безжалостно пытал Кусургашев взмокшего, точно сваренного, рассказчика. Утром пили чай втроем. Сидор Россомахин покинул их задолго до рассвета...
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2