Сибирские огни, 1959, № 1

серым большим валенком, то остановится и, сняв с руки варежку, одним росчерком нарисует на свежем снегу звезду. Идет — шалит, беспечная. А возле угла соседского дома вдруг выпрямится, отведет гордую голову от колмыковских окон и прошагает — пропишет мимо, не взглянув. «Глупенькая! — скажет ей вслед Настя. — Сердце мое о тебе избо­ лелось...» Позвала бы ее Настя к себе, упросила бы зайти, если бы не было в доме Мирона Федоровича, которому ничего не стоит высказать свою оби­ ду даж е ребенку. Как-то из школы Райка возвращалась в буйном, удивительно весе­ лом снегопаде, каким балуется порой уходящая сибирская зима. Круп­ ные хлопья снега кружились, взвихрялись; они садились на голову и пле­ чи и снова вспархивали белыми бабочками, чтобы друг за дружкой пу­ ститься вдогонку вокруг Райки или повиснуть на длинных ее ресницах около позолоченных глаз, прилепиться к розовой щеке, спрятаться в ко­ лечке каштановых волос, рассмешить девчонку, поиграть с нею. Настя стояла на крыльце, любовалась и вдруг, неожиданно для са ­ мой себя, позвала: — Раечка! Подойди ко мне! И точно что-то похожее на пропасть преградило путь девочке, иначе бы она не вздрогнула и не остановилась, как вкопанная. Ноги примерзли, замерло сердце, превратившись в ледышку. У Анастасии Арсентьевны тоже еле хватило сил подойти к Райке и приподнять за холодный подбородок ее лицо — суровое, гордое. — Раечка... Ни звука в ответ. Р астаяла золотинка во взгляде и задрож ала двумя градинками слез. — Раечка... хорошая моя... Невыносимо больно сделалось Насте от чуть заметных складочек между тонких бровей, от отчаянного напряжения девочки, чем-то похо­ жей в этот момент на крохотную раскрыленную птичку, защищающую свое маленькое гнездышко, свой выложенный пухом теплый мирок. К ак на неживой, Настя поправила на ней красный шарфик, прикос­ нулась губами к холодной щеке и уж не помнила, как вновь очутилась дома у окна, упершись пылающим лбом во влажное холодное стекло. А Райка еще с полминуты стояла, прежде чем осмелилась продол­ ж а ть свои путь. * * * Первые дни марта мало чем отличаются от буйного февраля. Ни с того, ни с сего забуранит, завьюжит. Поперек тропинок лягут — выхреб- тятся тощие сугробы. Под сумрачным всклокоченным небом сделается неуютно и душно, словно под навесом из старой соломы. Оборвутся в душе какие-то надежды, погаснет светильничек-маячок и остановит че­ ловека на распутье. Тянется знобкий день без конца, тлеет-дымится ве­ чер, потом наступает длинная и пустая ночь. Не спится Насте. На всем, на всем свете, должно быть, нет ничего, кроме покорности и безысходной печали. Неужели возможно такое, что вот сию минуту где-то струятся теплые реки, светит солнышко, смеются люди? А Настя лежит покойницей, вытянувшись, окостенев. Ничего уже не ждет она. Плохо, когда, поднимаясь на опасную кручу, оглянешься. А Настя оглянулась. Оглянулась и очутилась поверженной на самом дне сырой роспади... Который час — не поймешь, да и какое имеет это значение. В конце концов настанет утро не лучше, не хуже ушедшего.