Сибирские огни, 1959, № 1

ли прав он, права ли Настя, лишающие половины жизни Мирона Калмы ­ кова? «Отобрать собираешься жену у инвалида!» — чуть ли не каждый день приходила на ум брошенная секретарем областного комитета пар­ тии фраза . Приходила — и жгла его, мучила. «Да, и отберу!» — «Но это нечестно, нечеловечно!» — «Все равно отберу!» — «Почему же ты не сделал этого до сих пор, сколько времени продлится эта история?» — «Не знаю». — «Чепуха, значит, тебе не без­ различно общественное мнение, не безразличен человек — Мирон Колмы- ков, и настроение дочери, не желающей Насти!» — «Отберу!» — «А по­ зволит ли она отобрать себя? Знаешь ли ты, что сдерживает ее от реши­ тельного шага?» Д а , не знал Михаил Терентьевич, отчего Настя уже всячески избега­ ет встреч с ним. Она ни разу не объяснила ему, что «тайность» встреч, поцелуи «с оглядкой» не могут продолжаться без конца. Это оскорбляет ее. Теперь у Анастасии Арсентьевны прошло первое, хмельное. Рассудок настоятельно потребовал простого решения — да или нет. Давно-давно она просила Михаила решиться на то, чтобы куда-нибудь уехать. Он же медлил, оттягивал — обманывая себя тем, что по горло занят на шахте, над изобретениями, над проектами. На самом же деле его останавливало всегда одно и то же: «А как же Мирон Колмыков?» ...В то время, когда сейчас Михаил Пухарев сидит на диване с по­ тухшей папиросой в своей пустынной квартире, Настя моет посуду, гля­ дит в темноту кухонного окна, равнодушна, безразлична ко всему окру­ жающему. Опротивели ей стены родного дома, так заботливо убранные вышивками, этот уют, созданный ее неустанными руками. Почему-то боится Настя жалости к Мирону, которая день ото дня прочнее и прочнее вселяется в сердце. Ее злила снисходительность мужа и искренняя доброта к ней, которую он за последнее время все чаще стал проявлять. Уж лучше бы ругался, как прежде, водку пил, бил бы спьяна, чем стоять начеку, исполнять любое, малейшее желание ее! Кто знает, может быть, она никогда-никогда не узнала бы и не полюбила какого-то Михаила Пухарева, если бы всегда, с самого начала совместной жизни Мирон Федорович был вот таким, каким стал теперь! У Насти хватило бы сил вычеркнуть из памяти прошлое, взаимно простить «грехи» друг другу и начать семейную жизнь мудрее и проще,.тише, как многие дру­ гие. Но она уже не в состоянии простить сама себе, измена мужу больнее и неизгладимее его побоев... Такой шаг Настя считала унизительным и для себя, и для Мирона Федоровича. Понимала она и его своеобразный домостроевский харак ­ тер. С побежденной Мирон недолго проживет тихо, мирно. Нет-нет да и припомнит «распутство». — Ты вот обижалась, — скажет он при случае, — а теперь сообра­ зила, что мало я тебя колотил. Больше бы надо... И отругает скверными словами, и прощения станет просить после, и образумится до поры, до времени. Потом вновь и вновь будет возвра­ щаться к этому же: — Какой огонь ты погасила во мне, Настасья! Любовь мою осквер­ нила!.. «Нет, уж лучше так. Устроюсь на работу, без людей, без дела оди­ чать можно!» Высказать бы кому-нибудь все это, поделиться. Но нет задушевных подруг. К Ольге Дмитриевне Горюновой не пойдешь, у нее крепкая семья, полно домашних забот, она не поймет, а может осудить.- Проще, участливей относится к Насте Зоя Николаевна, но там — рядом с ней «законник» Колыхалов. Все у него с точки зрения «идейной святости»!