Сибирские огни, 1959, № 1
— Не подобрал, а отобрать собираешься жену у инвалида! Неверов сказал с упреком. И Михаилу Терентьевичу долго горько было от этого... — Ты, папка, о чем-то думал, — проговорила Райка , обтирая руки снегом. — Хмурился. Улыбался. Д аж е головой качал. О чем?.. — А ты не подсматривай. Пухарев поглядел на свои руки: в одной — надкусанный кусок хле ба, в другой — сосиска. И удивился охватившему его забытью. Сколько же времени он просидел в такой смешной позе? Только что здесь была Настя... И вот тайга, настороженные кедры... Дочь настаивала: — О чем, папа? — О тебе. О себе. И... об одной... женщине. — Поколебавшись, до бавил Михаил Терентьевич. Наступило неловкое молчание. Девочка притихла, смущенная. Она сразу догадалась, кто эта женщина — Колмыкова, конечно! Боясь, что отец назовет ненавистное ей имя, и чтобы не разреветься в связи с этим, Райка заторопила: — Засиделись мы с тобой! Я так наелась — даж е тяжело. Пойдем, папка, разомнемся! — И суетливо начала собираться. А глаза уже по гасли, пропала в них золотая искорка. «Да, дочка, ты снова заявляешь о себе, своих правах, — подумал Михаил Терентьевич, глядя в мельтешивший впереди Райкин затылок.— Стало быть, и ты против Насти! А я-то со счетов тебя сбрасывал...» И проговорил вслух:' — Так вот где таилась погибель моя... — Пушкин! — немедленно отозвалась Райка. — Мне смертию кость угрожала! Это «Песнь о вещем Олеге»! Она стала читать громко, увлеченно, возможно, для того, чтобы быст рее отогнать образ «чужой женщины». ...Волхвы не боятся могучих владык, А княжеский дар им не нужен; Правдив и свободен их вещий язык И с волей небесною дружен... «Правдив и свободен... — вторил про себя Михаил Терентьевич. — А у нас с тобой ни того, ни другого. Но нет, ты не можешь не полюбить Настю. Ты еще не знаешь, какая она...» ...Грядущие годы таятся во мгле; Но вижу твой жребий на светлом, челе... — звенел голос дочери. А Пухарев думал: «Эх, ты, кудесница! Ничего еще ты не видишь. И не увидишь, пока сама не узнаешь, что такое любовь!..» Незаметно подошли к пасеке. Лыжников встретили заливистым л а ем две серые лайки. Беззлобно, скорее весело и радостно, собаки верте лись вокруг Михаила Терентьевича и Райки, бороздя белую целину. Уз кая, глубокая тропинка вела к домику от погребов, где зимовали пчелы. Все остальное было нетронутым, девственным. Это место не навещали ветры, снег ложился отвесно, спокойно. Чистотой, легкостью, ласковым покоем полнилась небольшая долина. И ленивый, кудрявый столбик ды ма над крышей, заваленной толстым слоем снега, напоминал махровую ветку сирени. Заспанный сторож в рыжем дубленом полушубке, в шапке из лись его меха, с ружьем-одностволкой неизвестного происхождения, неуклю же протиснулся из дверей домика, как старый медведь из берлоги, ото
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2