Сибирские огни, 1959, № 1

«Вот ты какая!» — повторил он, сидя на стуле перед спящей до ­ черью и еле сдерживаясь, чтобы не разбудить ее, не обнять, не высказать то, что не умещалось в отцовском сердце, рвалось наружу... А в сердце были благодарность к дочери, нежная грусть о погиб­ шей жене. Он вдруг ясно ощутил свою ответственность за то, что так долго не мог создать новую семью и облегчить судьбу дочери. Долог сибирский зимний рассвет, р многом передумаешь до того, как ободнится. Михаил Терентьевич, пользуясь наушниками, чтобы не потревожить сон дочери, прослушал последние известия, плохо вникая в слова, да и в существо передачи, и вновь вернулся к самому себе, к своим мыслям. Что же получается? Вчера, как обычно, он ощутил при­ ближение весны и прилив новых сил, вчера сказал Колыхалову, что за жизнь следует биться насмерть, и вчера же сделал открытие жизни соб­ ственной дочери, которая заявила о себе безупречной учебой. А ведь мог­ ло бы случиться и худшее! Придерживается ли он сам высказанных слов о борьбе за жизнь?.. Кто виноват? Работа? Машины, создающиеся руками Пухарева? Или он сам? За двенадцать послевоенных лет можно было найти хоро­ шую женщину, привести ее в дом, вручить ей Райку и заботы, связанные с ней. Что же мешало?.. Мало ли таких, которые живут для детей? Женятся не по выбору, не для себя. Предпочитают простоту, скромность. Некрасива, невидна, нелюбима, лишь бы была матерью. Выходит, Пухарев не из таких. Оче­ видно, поэтому *и тихо в квартире горного инженера в этот утренний час. Разве что Райкин любимец — котенок загремит на кухне невымытой посудой, ища, чем бы полакомиться на неприбранном столе. А как было бы хорошо, если бы вдруг отворилась дверь в спальню и послышался веселый голос: «Вставайте, лежебоки. У меня завтрак готов!» И вошла бы она... Настя... Дума о ней неотступно, как тень, бродила за ним все эти годы, слов­ но кто-то на невиданном, необычайно нежном инструменте наигрывал и наигрывал мотив одной и той же бесконечной песенки, и ему отзывалось сердце то тихой грустью, то болью и криком, но всегда с той трепетной радостью, с какой отзывается на манок осиротевший рябчик на зорьке. Настя была постоянно за его плечами. Она не покидала его ни на шахте, ни дома, ни на охоте, ни даж е во сне. «Я на шахту пойду», — говорил мысленно Михаил Терентьевич, об­ ращаясь к ней. «Ну-с, на чем мы остановились?» — подходя к чертеж­ ному столу, спрашивал он Настю. «Любовь моя», «горе мое» и «сила моя» — тоже относилось к ней — женщине с зеленоватыми глазами. Когда-то он сказал ей, что добьется строительства такой шахты, где уголь будет отбивать вода, где вместо тяжелых машин будут работать гидромониторы. Мечта сбывается: проекты, чертежи, разработанные им, уже в Москве. Получено принципиальное согласие на строительство. Угольный струг и проходческий комбайн Пухарева заняли почетное ме­ сто не только в Кузбассе, но и в Донбассе. На поиски его толкало стрем­ ление облегчить труд горняков, больше давать угля стране, сознание ответственности, как инженера, за культуру производства. Но в поисках ему всегда помогала любовь к Насте. Он постоянно ставил перед собой •условие: «Вот сделаю это, вот добьюсь этого, тогда...» «А что тогда?» — сам себя спрашивал Пухарев и думал: «Настя — замужняя женщина, на ее руках больной муж — почетный шахтер. Хватит ли мужества от­ нять у него последнее, что скажут люди?» Пухарев часто пытался разобраться в том, что же несколько лет на­ зад его ослепило там, на черноморском берегу, когда он впервые увидел ее? Почему он поддался сердцу, не подумал как следует, не поразмыс­ лил?