Сибирские огни, 1959, № 1
ясь с ним не реже трех раз в неделю. Но тогда начинал, в свою очередь, мешать Архангельск. Все ясно! Игра солдат-юшарцев открыта. И все-таки, — на, выкуси!' — раньше марта до Юшара не добраться. Вахта сдана и принята. Никита, зевая и потягиваясь, ушел в «куб рик». Утро обещало быть спокойным. Сегодня рождество, и в «кают-ком пании», по случаю праздника, надо полагать, спят без задних ног. Семен включил прием, нацепил на уши телефон. Корабельные часы над аппаратом показывали восемь утра. Архангельск, обычно очень ак куратный, начинавший тарахтеть ровно в восемь, молчал. Из «кубрика» несся густой, заливистый храп спавших ребят. Только Васюк не мог понять, спит он или нет. Как будто бы не спит, слышит тиканье часов в аппаратной и вздохи яростно почесывающегося Семена. Но тогда почему же он дома, в Тойме? Он стоит в толпе парней, а мимо, под хмельной, подзадоривающий гик и свист удалых, полупья ных кучеров, под озорную перебранку и хохот бубенцов и поддужных ко локольчиков, мчатся крылатые тройки. Это же масленая! Это вокруг церкви и дальше, на выгоне, ярится, плещется, играет красками масле ничное катанье. Стелются в полете хвосты и гривы бешеных коней, се ребряными рублями сверкают подковы, визжат и звенят подрезные по лозья. И несется мимо Васюка богачество, уездная знать: мельник-валь цовщик Вавилов, лесопромышленник Мукосеев, «хозяин тайги и тунд ры», спаивающий и обирающий самоедов и вогулов, сипатый от сифили са Падерин. А вон на вороной тройке, хвастливо увешенной лисьими хво стами, мчатся братья Волковы, льноторговцы-оптовики, арендующие у монастыря под свои льнища по тысяче десятин. Правит старший братан, Симеон. И не поймет Васюк, как это случилось, но мчится вороная трой ка прямо на него, а он, скованный непонятной тяжестью во всем теле, не может ни убежать, ни увернуться. И радуется купец Васюкову бесси лью, хохочет, блестя белыми зубами на пьяной румяной роже, и орет с гордой, веселой злобой: «Десятинки наши хошь отобрать? С Лениным снюхался? Ан нет, голяк, нам ленок-роетун, долгун да плаун, а тебе, ни- щева сума, изгребь! Получай вот!..» Натужась, рвет купец на себя алые шелковые, с серебряными пряжками, вожжи, и взвиваются над пропащей Васюковой головой беспощадные копыта коренника, а его заломленная дуга, под которой сходит с ума колоколец, уперлась в самое небо. Васюк закричал жалобно и очнулся от тяжелого забытья... Но почему же по-прежнему где-то далеко-далеко визж ат по снегу подреза волковских ковровых саней, почему опять кричит что-то красно рожий Симеон? Нет, это кричит Сенька, стоящий в дверях «кубрика»: —■ Петь, а, Петь! Едет кто-то. Слышишь? Петр разом проснулся, приподнялся на локте и прислушался. Со двора доносился хруст снега под полозьями, но его заглушил взрыв бе шеного л ая станционных собак. Так они лают только на медведя или на чужих. А затем послышался приглушенный стенами самоедский окрик на оленей: — Хаеп-тае-ей!.. Хо!.. — Неужто самоеды пришли? — спросил Никита. Все уже просну лись и сидели на нарах. — Однако рановато. — В разведку, Никита! На двор! Живо! — приказал Петр, спрыги вая с нар. Никита вылетел за дверь. Следом за ним колпинец. — Д ве нарты, четверо людей, один пулемет. Беги на перехват! К нам веди! — скомандовал Петр и вернулся в «кубрик». Вот кто-то уже шарит дверную ручку. 7. «С и б и р с к и е о гни» № 1.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2